Шломо Вульф - Водолазия

- И... Танька оказалась дома?

- Да. Причем скучала. Светлана Осиповна ей говорит: "Смотри, Танюша, какого парня я тебе привела. Я тебе о нем говорила." "А, - смеется та, - так это и есть умнющий племянник тети Зои? Тоже мне новость! Мы с ним уже второй месяц на одном потоке учимся. Пялится на меня не хуже других. А подойти боится. Как тебя хоть зовут, племянник? И кто ж тебя надоумил такой ход конем сделать?" "До свидания, Светлана Осиповна, - говорю я. - Спасибо за компанию. До свидания, Таня..." И выхожу. Она меня догнала, сразу под руку и говорит: "Мы завтра с друзьями собрались в Русский музей. Пойдешь?" А кто же с Таней не захочет пойти куда угодно? Я согласился. Вот как было дело. Продолжай.

***

Сначала, конечно, сам дворец. Как вы понимаете, во дворцах я до того бывал не слишком часто. На целине посещал в основном, клуб, чайную или гастроном. А тут - колонны, мраморные лестницы, скульптуры. Я еще в Летнем саду как-то обалдел, глазам не поверил - по всем аллеям тетки голые стоят. И тут. Я уже гово-рил, что обнаженную натуру видел только на похабных открытках, что мы конфис-ковали при рейдах дружины. Уничтожали на месте, не разглядывая.

Залы с иконами произвели на меня неожиданно сильное впечатление. Я, как все мои ровесники, знал подобную живопись, как опиум для народа. А тут каждый лик прямо в душу смотрит и такую несет положительную энергию!..

Портреты вельмож - наоборот. Рожи у всех без исключения порочные, рыхлые, и все, мужчины и женщины, мне евреями показались, включая государынь и самого Потемкина. Только я начал думать, что и сам Петр Великий - кем-то внедренный и типичный, как тут - бац! Брюлловский зал... "Последний день Помпеи". И другие картины с голыми красавицами в натуральную величину. В цвете... Я от стыда сгораю, ты сопишь рядом, а девочки хоть бы что. Ленинградки! Их сюда с первого класса чуть не ежемесячно водили. Таня нам объясняет выбор ракурса, таинства света и тени. А я вообще подобное впервые в жизни вижу. Я тебе скажу по сек-рету, я даже на раздетую Галю днем ни разу не смотрел. Стеснялся. А она - тем более. Ночью все, как положено. А днем, при свете, она передо мной ни разу не обнажалась. Потому я и испытал такой ужас, когда ее на чердаке отвязывал. Но тоже, кстати, в полумраке. А тут среди бела дня, на итальянском солнце, дворец какой-то, масса мужчин, море синее, не как в Стрельне, а такое, какого я тогда нигде еще не видел, и на переднем плане в полный рост стоит голая красотка. Она, видите ли, демонстративно разделась перед всеми, чем и вошла сначала в античную историю, а потом и в мировую живопись. Подвиг совершила. И прочие картины с мельчайшими подробностями того, что у любой нормальной женщины скрыто под купальником. Да еще Тамара вдруг говорит: "Правда, Дим, вот эта на Таню похожа?" "Ничуть не похожа, - у меня даже дыхание перехватило. - Эта брюнетка, а Таня блондинка." "Она имеет в виду, что тело похоже, - небрежно замечает Таня. - Бюст у меня ничуть не хуже. И кожа белее, чем у итальянки. Я уверена, что на ее месте смотрелась бы лучше." "Конечно, лучше, намеренно мучает нас Тамара. - Вот как-нибудь сделаем фотографию в той же позе, сами убедитесь. Особенно, если в цвете. Этот художник, если бы Танечку встретил, итальяночку свою выгнал к чертям свинячим." "Дима в принципе против, - прис-мотрелась Таня к моему полуобморочному состоянию. - Если ему комсомолец имя... и так далее. То есть он уверен, что в нашей стране, по определению, секса и эротики нет. Товарищ Таня и товарищ Дима. Спина к спине." "Просто я против любой похабщины... Человек не должен быть скотом." "А где ты тут видишь что-то неприличное? - удивилась Таня. - Это искусство. Красота. На распустившиеся цветы любуешься? Так вот мы в распустившемся виде ничуть не хуже. Об этом и речь в музее. В этот зал все ходят чаще, чем в другие. На красоту посмотреть. А вы оба насупились, словно увидели рисунки в общественном туалете. Одно слово - деревня! Вас еще учить и учить." "Вот и разденься, как вон та, - попытался я ее смутить. - А потом унижай нас с Семой." "Не, - решительно мотнула Таня белой гривой. - Посадят. Да и холодно тут. И зрители не сбегутся, как эти воины, а разбегутся от смущения. Не то тут общество, чтобы себя показывать. Вот если бы меня какой Карлик Брюллов заметил, ох я бы ему и попозировала!"

- Я тоже тогда от этого диалога обалдел. У нас девочки ни за что бы на эту тему не распространялись.

- Тем более, у нас в Эмске. Да и на целине. Матерились наши комсомолки, водку пили с нами на равных, но чтобы вот так...

Короче, я шел дальше по залам, как во сне. Мне уже в каждой обнаженной Таня мерещилась. А она только посмеивается рядом и просвящает. Потом, правда, накал спал, пошли передвижники и прочая нормальная живопись, не говоря о со-ветской. Тут я им пояснял - какие изображены полевые работы. "Это вообще не женщины, - отринула Таня искусство победившего соцреализма. Монстры какие-то. Не зря после них Дима нормальных девушек пугается. У него вывернутое эро-тическое сознание. Такую раздень и сунь в брюлловский зал все картины от стыда на пол рухнут. Вот где похабщина!" Помнишь этот разговор?

- Все помню, как будто вчера все было. Я ведь в этом плане твоего же склада...

- Но не из-за этого же ты расстался с Таней? Вы же, к общему удивлению, какое-то время даже в аудитории вместе сидели?

- Она меня недолго терпела. Только ради мамы. В кино со мной ходила, дома, к радости Светланы Осиповны, чаем угощала. Даже целовались на диване... После чего я и решил сдуру, что наше будущее зависит от моего решения. И терзался, делать ей предложение руки и сердца сейчас или подождать. И вот как-то идем с ней под руку, как сейчас помню, по мосту через Мойку на Дворцовую площадь. Я решил - делать. Вдруг осознал, какое это счастье, что Смирнова всегда будет только моя. И от полноты чувств стал, как обычно, напевать себе под нос что-то любимое. А она вдруг роняет так небрежно: "Не скули. Надоел." Со своей осле-пительной улыбкой, не отнимая руки!.. "Что ты имеешь в виду? - не верится мне. - Знаешь, я хамство не прощаю..." "Ну и не прощай. Больно надо! Тоже мне цаца. Он - не прощает! Фуфло." "Извинись." "Обойдешься." А руку не отнимает. Я тогда свою высвободил и отступил к решетке моста. А она стоит напротив, в сво-ем потертом пальтишке и в суконных ботиках. Варлашка! И без конца волосы под платком поправляет. Только глаза от злости потемнели и губы дрожат. "Иди ты... - говорю, - знаешь куда?" И тут она, в свою очередь, назвала мне такой точный адрес, что у меня только челюсть отвисла до самого галстука. И пошла себе прочь развратной походкой, напевая вслух то, что от счастья "скулил" я... Отошла шагов на десять, обернулась, раскланялась, как на сцене, подняв руки назад, и была такова. Вот и все. А тебя ведь она тоже приблизила после какого-то приключения на островах. Что у вас там было?