Василий Жуковский - Наль и Дамаянти

Наль бесстрашный, муку мою. Напрасно я жался,

Пламень вытягивал тело мое до тех пор, покуда

Кожа на нем не лопалась; снова потом на минуту

Я сжимался, чтоб снова вытерпеть то же мученье.

Целых семь лет протекло с той поры, как лежу я на этом

Камне в огне, а времени медленный ход замечал я,

Каждый час повторяя однажды: придешь ли, придешь ли

С мукой твоею к муке моей, о Наль благодатный?

Вот наконец и пришел ты. Но знай, что здесь о тебе я

Частые слухи имел; мне подвластные змеи, которым

Все на земле дороги известны, ко мне ежедневно

Змеек-гонцов присылали, и каждая, верно исполнив

Долг свой и весть передав мне, в огне предо мной умирала;

Видишь, как много здесь собрано кож их истлевших. От них-то

Мог я проведать о том, как ты полюбил Дамаянти;

Как цари и царевичи созваны были в Видарбу;

Как мой гонитель Нерада, пресытясь земными плодами,

Сад небесный богов посетил; как там он посеял

Сладостных слов семена, от которых мгновенно желанье

Выросло в сердце богов на землю сойти; как богами

Был ты послан в Видарбу. Я знаю, о Наль благородный,

Также и то, что тебе самому досель неизвестно:

Как закрался Кали в твое непорочное сердце.

Сведав, что царство свое ты утратил, что вместе с супругой

Бродишь нагой по горам и степям, что ее, наконец, ты

Сам покинул, я был утешен надеждой, что скоро

Сбудется то, что теперь и сбылося. Благословляю,

Наль, и тебя и приход твой; уже мучительный пламень,

Жегший доныне меня, уступает сходящей от неба

Сладостной свежести. Наль, не страшись, приступи и, на палец

Взявши меня, из пламени выдь». Керкота умолкнул,

Свился проворно легким кольцом и повиснул на пальце

Наля; и с ним побежал из пламени царь, и при каждом

Шаге его оно слабело и гасло и скоро

Все исчезло, как будто его никогда не бывало.

Свежий почувствовав воздух, трепетом сладким спасенья

Весь проникнутый, быстро отвившись от Налева пальца

Змей бесконечной чешуйчатой лентою вдруг растянулся;

С радостным свистом пополз к тому он ручью, где, увидев

Образ свой, Наль самого себя испугался, глубоко

Всунул голову в воду и с жадностью долгую жажду

После толь долгого жара стал утолять – истощились

Воды ручья, а змей по-прежнему сделался полон.

Силы свои возвратив, он, блестя чешуею на солнце,

Налю сказал: «Подойди; перед нашей разлукой ты должен

Зубы мои перечесть; в таком долголетнем от муки

Скрежете много зубов я мог потерять иль испортить».

Наль подошел; перед ним оскалились зубы; считать он

Начал: первой, другой, четвертый. «Ошибся, ошибся, —

С гневом царь змей зашипел, – ты не назвал третьего зуба».

С этим словом кольнул он третьим, неназванным зубом

Наля в палец – и тут же почувствовал Наль, что с собою

Он как будто расстался; сперва свой собственный образ

В зеркально-светлом щите, на царевой шее висевшем,

Он увидел; потом тот образ мало-помалу

Начал бледнеть и скоро пропал; и мало-помалу

Место его заступил другой, некрасивый; и Налю

Стало ясно, что это был образ его же, и боле

Не был он страшен себе самому в таком превращенье.

«Видишь, – Керкота сказал, – что желанье твое совершилось;

Ты превращен, ты расстался с собой, и отныне никем ты,

Даже своею женою не можешь быть узнан. Простимся;

В путь свой с богами иди и не мысли, чтоб мог быть опасен

Яд мой тебе; не в твое он чистое сердце проникнул,

Нет! а в того, кто сердцем твоим обладает: отныне

Будет он жить там и мучиться. Ты ж, превращенный, с надеждой

Путь продолжай; ищи в чужих странах пропитанья;

Но не забудь о стихийных дарах, от богов полученных

В брачный день; они для тебя не потеряны; помни,

Наль, об этом; и также твое искусство конями

Править тебе сохранилось. В царство Айодское прямо

Путь свой теперь обрати; там увидишь царя Ритуперна;

Нет на земле никого, кто с ним бы сравнился в искусстве

Счета и так бы в кости играл. «Я Вагука, правитель

Коней», – скажи ты ему про себя; и если он спросит,

Много ли можешь в день проскакать? «Сто миль», – отвечай ты.

Он твоему научиться искусству захочет; за это

Сам научит тебя искусству считать; без него ты

В кости все царство свое проиграл. И как скоро искусство

Это получишь, страданья твои прекратятся, следа не оставив;

В ту же минуту, когда, и жену и детей отыскавши,

Прежний свой вид возвратить ты захочешь, лишь только об этом

Часе вспомни и в этот щиток поглядись; кто владеет

Этим щитком, того на земле все змеи боятся».

Так говоря, Керкота одну из зеркально-светлых,

Шею его украшавших чешуек снял и, подавши

Налю, примолвил: «Носи ее на груди; в роковое

Время эта чешуйка тебе пригодится». Потом он

Скрылся; а Наль остался в лесу один, превращенный.

Наль, разлучившися с змеем, пошел в Айодское царство

Службы искать у царя Ритуперна, который давно уж

Принял к себе и Варшнею, прежде служившего Налю.

Мудрый царь Ритуперн, великий конский охотник,

Лучших искусников править конями сбирал отовсюду.

Наль, через десять дней пришедши в Айоду, к царю Ритуперну

Тотчас явился. «Я конюх Вагука, – сказал он, в искусстве

Править конями мне равного нет; сто миль проскакать их

В день я заставить могу. И во многом другом я искусен:

Пищу никто так вкусно, как я, не умеет готовить.

Всякое дело, для коего нужны и труд и уменье,

Взять на себя я готов и к тебе, царю Ритуперну,

В службу желаю вступить». Ритуперн отвечал благосклонно:

«В службу, Вагука, тебя я беру; ты будешь отныне

Главным конюшим моим; надзирай за моими конями

К скачке проворной их приучая; за службу же будешь

Сто золотых получать. Товарищ твой будет Варшнея

Конюх искуснейший в деле своем, с ним старый Джевала,

Мой заслуженный конюший, и много других; ты без скуки

Будешь с ними досуг свой делить; и свободен ты делать

Что пожелаешь. Будь главным моим конюшим, Вагука».

Вот и служит конюшим Наль у царя Ритуперна,

Царь без царства, муж без жены, изгнанник, лишенный

Даже лица своего, и Варшнея, ему так усердно

Прежде служивший, теперь уж товарищ ему: под одною

Кровлей они; но чужды друг другу, и вместе и розно,

Каждый своею печалью довольный, Варшнея о жалкой

Гибели Наля-царя сокрушаясь, а Наль по супруге,

Брошенной им, ежечасно тоскуя. И было то каждый

Вечер, что Наль, убравши коней, один затворялся

В стойле и пел там все ту же и ту же печальную песню:

«Где, светлоокая, ты одинокая странствуешь ныне?

Зноем и холодом, жаждой и голодом в дикой пустыне

Ты, изнуренная, ты, обнаженная, вдовствуя бродишь.