Татьяна Жарикова - Петропавловская крепость

- Не статистика, - энергично возразил Головинский, - не цифры определяют потребность народа. Они определяются наибольшею справедливостью, вот мерило потребности! Справедливость нарушается существованием крепостного сословия; не имеющего никаких юридических прав, а потому вопрос первой важности есть освобождение крестьян.

- Я не кончил, - сказал Петрашевский, выслушав Головинского. - И второе основание то, что настоящее экономическое положение страны не выиграет при освобождении крестьян. Оно может повлечь за собой столкновение сословий. Бунт гибелен, как сам по себе, так и по своим последствиям. Улучшение же судопроизводства представляет обществу необходимые права и тем содействует его развитию, его двежению вперед.

Достоевский внимательно слушал, глядя то на Петрашевского, то на Головинского.

- Допускаю действительность Ваших опасений и полагаю, что они устраняются временной диктатурой, - ответил Головинский.

Петрашевский запальчиво возразил:

- Я против любого диктатора! Я первый бы поднял на него руку!

Спешнев усмехнулся и произнес негромко:

- Но есть иная диктатура! Диктатура угнетенных!

Черносвитов внимательно посмотрел на Спешнева, прищурившись. Достоевский перехватил его взгляд и опустил глаза. Не нравился ему Черносвитов.

- Беда нам, русским, - проговорил негромко Черносвитов, но так, чтобы его слышал Спешнев. - К палке мы очень прывыкли. Она нам нипочем.

- Палка-то о двух концах, - обернулся к нему Спешнев.

- Это так! Да другого-то конца мы сыскать не умеем.

- Ничего, сыщем! - ответил Спешнев.

- Николай Александрович, - шепнул Достоевский Спешневу, отвернувшись от Черносвитова, - Вы с ним поосторожней. Мне кажется, Черносвитов просто шпион. Слишком он остро говорит всегда...

- Бросьте Вы, - улыбнулся Спешнев. - Все Вам шпионы мерещатся. Насмотрелся человек на мерзость самодержавную, вот и говорит...

Петрашевский, увлеченный спором, не слышал этого разговора и продолжал:

- До всего можно дойти путем закона, путем реформ. Рефоры судопроизводства не следует требовать! Нужно всеподданнейше просить об этом. Правительство и отказавши, и удовлетворивши просьбу, поставит себя в худщее положение. Отказавши, вооружит людей против себя, а идея наша будет идти вперед. Исполнивши просьбу, оно ослабит себя и даст возможность требовать другие реформы, и снова наша идея идет вперед.

- Только всеподданнейшими просьбами мы не уйдем вперед! - вставил громко Филиппов. - Нужно действовать!

- Я и предлагаю действие! - возразил Петрашевский. - Не поднимать же восстания, когда общество не готово к нему. Нельзя предпринимать восстания, не будучи впредь уверенным в совершенном успехе.

- Это верно! - вмешался поручик Момбелли. - Надо усиливать пропаганду! Невежество нашего царя-богдыхана и его министров не дает надежды ни на какие нововведения. Прежде надо изменить правление, нужна конституция, которая дала бы свободу крестьянам, открытое судопроизводство, свободу книгопечатания. Надо нам стараться производить переворот убеждением. Я уверен, что все зависит от народа, без него мы не продвинемся, не уйдем вперед. Надо нам сблизиться с народом! Для этого искать встречи с простыми людьми, говорить с ними...

- Только с народом мы перемены подготовим, - снова заговорил Петрашевский. - Первое с чего нужно начать - это распространять наши взгляды в своем кругу. Надо перетягивать на свою сторону людей разных сословий, людей специальных познаний: ученых, архитекторов, ремесленников, писателей, военных, взять в свои руки университет, лицей, военные училища и гимназии. Для этого все мы должны вести жизнь деятельную, составлять кружки и действовать не по случаю, а систематически.

Михаил Васильевич сел.

- Господа! - поднялся снова поручик Момбелли. - Прошу внимания! Кто из вас скажет, что это такое?

На ладони поручика лежал кусочек неопределенного вещества, в составе которого была заметна солома, мякина, какая-то шелуха. Головинский взял двумя пальцами кусочек, повертел его, понюхал, потом, брезгливо морщась, вернул кусочек поручику со словами:

- Это же конский помет! Мы о серьезном судачим, а ему лишь бы шутки шутить!

- Нет, господа, это не шутки! Это навоз - хлеб! Этим хлебом питаются крестьяне Витебской губернии. В его составе вовсе нет муки. Одна мякина, солома, да какая-то трава... Хоть я и противник всякого физического наказания, но желал бы чадолюбивого императора на несколько дней посадить на пищу витебского крестьянина...

Достоевский потихоньку поднялся и подошел к Петрашевскому.

- Михаил Васильевич, не пора ли чаю подать?

- Сейчас скажу...

Федор Михайлович видел, как Черносвитов пересел на его место рядом со Спешневым и обратился к нему:

- Вы, видимо, знаете - я человек приезжий. Живу в Сибири. В Петербурге ненадолго... Меня вот что интересует, Николай Александрович. Не верится мне, что в России нет тайного общества. Пожары 1848 года! Отчего? Бунты в низовых губерниях. Не существует ли в Петербурге тайного общества? Нет ли его в гвардии?

- О гвардии я судить не берусь? - ответил Спешнев.

- А в Петербурге? - настаивал Черносвитов.

Спешнев посмотрел на него долгим взглядом и улыбнулся:

- Рафаил Александрович, разве можно назвать общество тайным, если оно явное для всех?

- Понимаю, понимаю, - засмеялся Черносвитов. - Простите за назойливость!

Он поднялся и, сильно хромая, одной ноги у него не было по колено, прошелся по комнате, подошел к шкафу, взял с полки книгу и открыл ее. Достоевский с подозрением наблюдал за ним.

- Интересуетесь? - остановился возле Черносвитова Петрашевский.

- Хотелось бы посмотреть, пока время есть. У Вас, говорят, можно брать с собой?

- Это можно, - разрешил Михаил Васильев.

- А какая цель у ваших собраний?

- Пропаганда социальных идей.

- Идея - хорошо, но надо делать. Ведь есть, видимо, тайное общество?

- Нет никакого общества...

- Меня-то бы мог принять в тайное общество.

- Я враг всяких тайных обществ.

- Но, Михаил Васильевич, действуя таким образом, не принося никакой пользы, можно погибнуть... В числе Ваших знакомых есть человек с теплой душой - Спешнев. Давайте потолкуем. Ум хорошо, а два лучше, может, Вы отстанете от своего взгляда. Пригласите Спешнева в кабинет.

- Хорошо, - согласился Петрашевский. - Проходите! - указал он рукой на дверь своего кабинета.

О чем они там втроем толковали, Достоевский не знал.

- Я дал обещание Петрашевскому прочитать письма, - говорил Достоевский, глядя на Дубельта, - и уже не мог отказаться от него. Петрашевский напомнил мне об этом обещании уже у себя на вечере. Впрочем, он не знал и не мог знать содержания писем. Я прочел, стараясь не выказывать пристрастия ни к Белинскому, ни к Гоголю. При чтении слышны были иногда отрывочные восклицания, иногда смех, смотря по впечатлению. Я был занят чтением и не могу сказать теперь, чьи были восклицания и смех. Сознаюсь, что с чтением письма я поступил неосторожно...