Валентин Катаев - Квадратура круга. Пьесы (сборник)

Даша. «Шаровары, сапоги…» (Вскакивает.) Зоя! Там…

Зоя. Что? Что ты увидела?

Даша. Там… (Смотрит на стеклянную перегородку, где в сильном электрическом свете иногда двигаются тени людей и носилки.) Нет. Ничего. Мне показалось… Давай дальше.

Зоя. «Часы-браслет, компас, планшет, ложка, кружка, фляжка…»

Даша (автоматически) . «Ложка, кружка, фляжка…» Зоя, если он… Если только он… Он должен жить. Ты понимаешь – должен! Стой! Тише! (Смотрит на перегородку.) Везут из операционной.

Зоя. Я ничего не вижу.

Даша. Я тебе говорю – везут. Я слышу. Видишь? (За стеклом медленно движутся тени носилок, людей.) Это он. Его везут.

Зоя. Тише!

Дверь медленно открывается.

IV

Входит Селявина. Пауза.

Даша. Скажите…

Селявина. Сердце крепкое.

Даша (бросается к ней) . Антонина Васильевна! Родненькая! Да? Скажите, я хочу слышать… Да?

Селявина. Да.

Даша. Жив?

Селявина. Жив. Но ногу ампутировали.

Зоя. Какое несчастье!

Даша. Что ты! Это ничего. Это совершенно ничего не значит! Главное – он жив. Зоечка, Антонина Васильевна… Вы понимаете это – жив! Он жив! Я сейчас же… (Порывисто бросается к двери.)

Селявина. Подождите. Сначала успокойтесь. Не забывайте, что он еще не пришел в сознание. У него очень, очень тяжелое положение. Может быть, он будет в бессознательном состоянии еще долго, несколько дней. Ему нужен полный покой, абсолютная тишина…

Даша. Тишина? Да? Антонина Васильевна, вы видите? Я совсем спокойна. Я пойду. Можно?

Селявина. Идите.

Даша. Я пойду. Он не услышит. Спасибо, Антонина Васильевна! (Шепотом.) Зоя, скажи дома, что я не вернусь. Я пойду совсем тихо. Тихонечко-тихонечко. (Уходит на цыпочках.)

Занавес.

Палата для одного. Перед утром.

I

Андрей и Даша.

Андрей лежит на койке с забинтованной головой. Он еще без сознания, хотя прошло несколько дней. На столике, рядом с лекарствами и цветами, горит лампочка под цветным абажуром. Даша, очень утомленная, сидит у постели и читает «Войну и мир». Видно, что она дежурит, не раздеваясь и не засыпая, уже несколько суток. Оконная занавеска чуть краснеет от восходящего солнца. Солнечный свет борется с искусственным. Это очень утомляет зрение. Даша перестает читать и, немного свесив голову, всматривается в лицо Андрея. Входит тихо Селявина.

II

Те же и Селявина.

Селявина. Вы спите?

Даша. Нет.

Селявина. Ступайте домой, отдохните. Я пришлю другую сиделку.

Даша. Не надо.

Селявина. Вы знаете, сколько вы не ложились? С двадцать четвертого числа. Шесть суток. Разве можно?

Даша. Я немножко поспала. На стуле.

Селявина. У вас опухшее лицо, красные глаза.

Даша. Это от абажура.

Селявина. Вы очень устали.

Даша. Да. Но это ничего.

Селявина. А вы упрямая.

Даша. Я не упрямая. Мне здесь хорошо. Я все равно в другом месте не смогу спать.

Селявина. Как больной? Не приходил в себя?

Даша. Нет.

Селявина. Ночью не стонал?

Даша. Стонал. Сначала очень сильно стонал и пытался поворачиваться. Мне даже показалось, что он жалуется на боли в ноге. В самой ступне. За эти дни я так к нему привыкла, что угадываю каждое его движение. Как странно! Ноги нет, а ему кажется, что она болит.

Селявина. Это часто бывает.

Даша. Да. Но это очень страшно. Вы понимаете – он еще не знает, что у него нет ноги. (Закрывает лицо руками.)

Селявина. Поэтому, когда он придет в себя, вы должны быть крайне осторожны.

Даша. Я понимаю.

Селявина. Сразу нельзя говорить. Надо очень деликатно. Надо найти слова… Такие слова…

Даша. Я найду.

Селявина. Беда! В таком цветущем возрасте лишиться ноги…

Даша. Ничего, Антонина Васильевна, это ничего. Главное – он жив. Вы понимаете – жив! Какое счастье! Который час?

Селявина. Восьмой. (Прислушивается к дыханию Андрея.) Дышит ровно.

Даша. Ему ночью впрыснули пантопон. (Поднимает шторы.) Господи, какое утро! (Подходит к кровати, смотрит на Андрея и тушит лампочку.) Он часто просит пить. Давать? Я не знаю.

Селявина. Это очень хорошо. Давайте побольше. Томатный сок еще есть?

Даша. Есть.

Селявина. Давайте томатный сок. Давайте шиповник. Давайте воду с сахаром. Я еще зайду. (Уходит.)

III

Те же, без Селявиной.

Даша (вытирает себе лицо, намочив полотенце из графина, прибирает растрепавшиеся волосы под косынку, отчего ее лицо становится старше и строже. Подходит к окну, стоит, сильно освещенная солнцем, за окном падает сверкающая капель) . Какое утро! Какое утро! (Подходит к койке и долго смотрит в лицо Андрея. Очень тихо.) Я тебя люблю.

Пауза.

Андрей (в бессознательном состоянии) . Водички!

Даша. Пей, родненький!

Андрей (медленно приходит в себя) . Что это было? Где я?

Даша. В госпитале.

Андрей. Вы сестра?

Даша. Сиделка.

Андрей. Стало быть, мамаша. (Пытается подняться, стонет.) Ох!

Даша. Не поднимайтесь. Вам не полагается.

Андрей. Мамаша, выходит, я ранен?

Даша. Да.

Андрей. Руки целы. Голова… (Ощупывает забинтованную голову.) Сильно?

Даша. Довольно большая ссадина над левой бровью. Кожа сорвана, но уже заживает, а кость цела.

Андрей. Это меня, видать, об налобник стукнуло, когда под гусеницу мина попала, да я сгоряча не заметил. Петушки взяли?

Даша. Я не знаю. Какие Петушки?

Андрей. Главный ихний узел сопротивления. Деревня Петушки. Ну, как же! Петушки все знают… Это какой госпиталь? Далеко от фронта?

Даша. Далеко. Может быть, слышали – город Щеглы?

Андрей. Не слыхал. Где это?

Даша. На Волге.

Андрей. Ух ты! Мамаша, выходит, я тяжело ранен? Не пойму – куда?

Даша. В грудь навылет. Пуля прошла на два сантиметра ниже сердца.

Андрей. Ага. То-то у меня будто что-то давит в спине. Ай!

Даша. Поэтому нельзя подыматься и поворачиваться. Если надо, вы скажите, я вас поверну. А сами не ворочайтесь!

Андрей. Спасибо, мамаша. А ноги целы?

Даша. Левая нога сильно задета.