Камиль Зиганшин - Боцман

Кот вернулся путанно-петляющим следом в Белые скалы и, дожидаясь снегопада, не покидал их пять дней. Наконец, внутренний барометр дал сигнал, что время исполнения задуманного пришло.

Когда Боцман подобрался к охотничьему стану, уже стемнело, а на тайгу обрушились первые снежные заряды. Над логовом метались в дыму недолговечные "красные мухи". Промысловик укрылся от непогоды в убежище.

Собака лежала на своем месте и, казалось, спала. Но, как только кот подкрался на расстояние прыжка, она приподняла морду, и их взгляды скрестились. Пес оглушительно залаял и тут же стих, хлопнула дверь, громыхнул выстрел.

Перепуганный Боцман поспешил раствориться в белой кутерьме. Происшедшее не обескуражило его, а лишь напомнило, что успех сопутствует терпеливым, но отнюдь не торопливым.

В следующий визит кот был осмотрительней и выжидал подходящего момента до глубокой ночи. Неслышно ступая лапами, опушенными густой, жесткой шерстью, он как тень приблизился к собаке вплотную и на этот раз, она едва успела испустить короткий вопль.

Утром хозяин долго звал, искал пса, пока не обнаружил его застывшего под толщей обильно выпавшего снега. Тридцать лет охотился Жила, но вот так прямо у зимовья лайка погибла у него впервые. "В жизни всякое случается,рассудил он.- Но почему пса-то не съели?" - шевельнулась в голове беспокойная мысль.

Прошло дней десять, и у Боцмана опять появилось желание досадить Рыжебородому. Теперь он положил глаз на строение, возвышавшееся поодаль от стоянки на четырех гладких столбах. Оно напоминало логово охотника, только было раза в три меньше.

Боцман попытался взобраться на лабаз по столбу, но сделать это мешала жестяная "юбка" в его верхней части. Остальные три столба тоже были увенчаны такими же "юбками". Тогда кот залез на стоящее поблизости дерево, прошел по ветке и спрыгнул прямо на крышу лабаза. Затем, через прогал между крышей и стенкой, протиснулся на склад охотника.

Все это время его дразнил и будоражил запах, заставлявший забыть всякую осмотрительность: из лабаза нестерпимо пахло лисами. Найдя их, Боцман с остервенением набросился и разодрал в клочья рыжие шубы с пышными хвостами. Затем та же участь постигла стянутые в пачки шкурки зайцев и белок. Вонючих норок, колонков и соболей брезгливый кот не тронул. Зато распотрашил коробки с тонкими длинными палочками и мелкими камешками. Потом разодрал куль со сладкими кристаллами, похожими на зернистый снег и переключился на мешки с белым, похожим на пыль, порошком. Куски мороженой лосятины не тронул - был сыт.

Завершив погром, удовлетворенный Боцман соскочил вниз и умчался в свою цитадель под прикрытием пурги, разгулявшейся на голом пространстве мари.

Жила проснулся поздно. Уже светало. Пурга утихла, но снега надуло до середины окошка, и он решил сделать передых: прежние следы замело, а новых еще все равно нет - зверьки отлеживаются, ждут, пока снег осядет, уплотнится.

Растянувшись на шкурах под двумя ватными одеялами, охотник курил махорку и в который раз радовался столь доброму участку. Уже одиннадцать лет он промышляет здесь, и всегда у него хватало пушнины и для плана, и для скупщиков еще столько же, а иной сезон и поболее припасено.

Прежде этот участок пустовал. Все отказывались от него. Говорили, что рядом с рекой куда удобней: продукты и снаряжение до ледостава прямона лодке завозить, по горам на себе не надо таскать. На самом же деле мужики страшились близости поганого места. Как-то, еще до войны, пытался промышлять здесь один отчаянный, да так и сгинул бесследно. Сойдясь с одним ловким скупщиком, Потап быстро сообразил, что сулит левая сверхплановая пушнина, но на прежнем участке взять ее было трудно и к тому же опасно - то и дело заходят соседи, да и охотовед за сезон раза два нагрянет с проверкой. Пораскинув мозгами, он сказал сам себе: "Или пан, или пропал",- и добавил: "Бог не выдаст - свинья не съест".

Новые охотничьи угодья в первый же сезон превзошли все ожидания. Через пять лет пройдоха-скупщик устроил ему в городе кооперативную квартиру. Правда, и ободрал он Жилу тогда до последнего хвостика, но квартира того стоила. Потом организовал самую дорогую модель "Жигулей". А вот с подземным гаражом сперва осечка вышла, но и это дело недавно поправилось. И теперь Жила, вот уже второй год, собирался рассчитаться с госпромхозом и пожить, наконец, в свое удовольствие, но каждый раз надвигались все новые и новые расходы, и надо было оставаться и опять тащиться в тайгу на промысел. Да и жалко было бросать хорошо обустроенные путики. К главной охотничьей магистрали - реке - Жила давно прорубил, расчистил тропу и по ней с осени завозил все необходимое для промысла.

В деревне про его городские дела кое-что прослышали и догадывались, откуда такие деньги. Некоторые, такие же деляги, стали метить на доходное место, убеждая начальство, что участки между охотниками надо чередовать мол, план всем одинаковый, а угодья разные. Но начальство не хотело нарываться на скандал с Жилой...

Время близилось к обеду. Охотник, поеживаясь, встал. Настрогал щепы от смоляка. Затопил печь, продавил в ведре корочку льда, налил в кастрюлю воды и поставил ее на плиту рядом с чайником. Потом расчистил площадку у двери зимовья, прокопал тропинку к лабазу.

Приставив лестницу, и забравшись наверх, он окаменел: пушнина - труды многих дней, была превращена в лохмотья, пересыпанные мукой, сухим молоком и сахаром.

Как же так? Что за напасть на мою голову? - убито прошептал он.

Разбирая остатки пушнины. Жила немного успокоился. Самое ценное соболя, норки, а главное, личный заказ скупщика - три выдры, были целы.

Кто мог так напакостить? - ломал голову промысловик.- Ни од

ному зверю по столбам сюда не влезть. Разве что медведь, но тот спит, да и лабаз не разрушен. Неужели?..- вспотев от этой мысли, он посмотрел в сторону Белых скал.

С этого дня в Жилу вселился суеверный, почти панический страх. Из зимовья не то что на охоту, даже за дровами или водой он выходил неохотно, с трудом преодолевая гнет кошмарных сцен, разыгрываемых воспаленным воображением. Ходил по лыжне, постоянно озираясь. Всюду: и в древесных наростах, и в причудливых изгибах стволов, и в разросшихся кустах, ему чудились затаившиеся оборотни. Он изводил патроны на любое подозрительное очертание, любое едва заметное движение, любой сомнительный звук.

Задерганные нервы были на грани срыва. Охотник давно подумывал о том, что надо бы сматываться, но упрямое желание возместить убытки пересиливало страх. Скрепя сердце, он все откладывал выход и не напрасно - пушная копилка быстро пополнялась.

Страх же все усиливался, не отпуская ни на минуту. В конце концов доведенный до отчаяния Жила наметил завершающие обходы, чтобы снять ловушки, рассторожить пасти. Начал он с Нижнего путика.