Феофан Злоправдов - Гризмадура

Учитель нагнулся - волосы крыльями черной птицы взмахнули над низким лбом, - зачерпнул широкой, мозолистой ладонью труженика прямо из-под ног со дна погуще и с наслаждением стал вкушать. Экологически чистое текло по черной нечесанной бороде.

Стон восхищения пробежал по кругу его последователей. Угловатые тени зашевелились. Кто-то уже последовал его примеру, но с непривычки или от жадности подавился, и долго кашель эхом обегал пещеру.

- Мало веры! - прожевав, прогремел Учитель. - Всякие плоды Его вкушать надо с верой в Него, тогда и станут они сладчайшим нектаром...

И тут я сделал ошибку, решив переступить с мокрой ноги на мокрую ногу. Конечно - с моей-то ловкостью! - я тут же поскользнулся, толкнул девицу, она тоже не удержалась, и мы по склизкому полу въехали в пещеру друг на друге, причем я почему-то оказался сверху.

Учитель на мгновение смолк, нервно тряся бородой, но тут же оказался на высоте, гневно возопив:

- Кто там грядеше? Изыдите!..

- Прошу прощения, - вежливо сказал я, поднимаясь с негодующей подо мною девицы. - Мы тут пришли вас спасать. К тому же я не совсем согласен...

- Спасать от Истины? - насупил косматые брови Учитель. - Тогда я знаю, чьим повелением пришли вы сюда.

- Собственно, вот ее, - показал я на успевшую встать на четыре кости девицу. - Она попросила меня...

- Ни слова больше! - вскричал Учитель. - Не сметь осквернять Экологически Чистый Храм Природы своим мерзким присутствием!

Угловатые тени тоже пришли в себя и, поднявшись с мест, зловеще двинулись на нас. Мне бы промолчать и благоразумно ретироваться, забрав с собой потерявшую дар речи от увиденного и услышанного девицу. Но риторический порох никогда не иссякает в моей пороховнице, и страсть спорить по каждому поводу, очевидно, родилась вперед меня.

- Да какая там может быть чистая экология в канализации?! - в запале выкрикнул я. - В заду у старого папуаса и то чище!..

- Довольно! - возопил Учитель. - Выкиньте их на свалку скверны грязной цивилизации! Наверх!

- Только пропробуйте, - сказал я надвигающимся теням. Так двину меж рог...

Тени нерешительно замерли.

- Ты хочешь сказать, что на тебя нету управы? - совсем потемнел ликом Учитель. - Гляди!

Он протянул костлявую длань к дальней стене пещеры. Я глянул. И в этот момент брызнуло голубоватое сияние то ли от потолка, то ли от растопыренных узловатых пальцев, осветив стену и глубоко выбитое в ней корявое слово: ГРИЗМАДУРА!

Слово бросилось мне в лицо, впилось в щеки и лобвсеми буквами. Перед глазами вспыхнули слепящие прожектора, и я, успев лишь услышать тоненький вскрик девицы, погрузился в непроницаемую ничем темноту. Вначале было Слово. И будет оно в конце...

ОТСТУП ТРЕТИЙ И ПОСЛЕДНИЙ

Удобное словцо - Гризмадура. Но очень неудобное состояние души. Находиться мне в нем - все равно что собаке плясать на частоколе. Однако, душа не спрашивает, в каком ей пребывать состоянии в данный момент. А Гризмадура накатывает все чаще.

Днем еще ничего. Днем дела и друзья, и недруги тоже вносят определенное разнообразие. Днем бурлящая за окном жизнь. Днем белые, нетронутые пачки бумаги, которые так и просят - испиши нас стихами. Днем ворчащая жена и вечные домашние дела и проблемы.

Вечерами тоже еще ничего. Телевизор и пьяная ругань у соседей за стенкой - такой виртуозной ругани я ни у кого больше не слышал, хоть перекладывай на бумагу, что часто и делаю. Вечерами драки под окном. И влюбленные коты на крыше. И мельтешащие в свете загоревшихся фонарей летучие мыши с причудливо-нервным полетом. И снова пачки бумаги, которые надлежит осквернить словами. И снова жена с вечными проблемами мусорного ведра и засорившегося унитаза.

А вот ночами... Ночами, когда мертвая луна висит над окном, когда нет уже сил писать, а жена спать уходит в гостиную и запирается на задвижку, так что ласкать приходится мокрую от пота душной летней ночи подушку и думать о разводе... Ночами плохо, потому что ночами остаешься один на один с собой. И с Гризмадурой. Никуда от этого не деться, такова се ля ви. И вот тогда, одуревший с бессонницы и душевных мук, срываешься с места и выплескиваешь себя на улицу на поиски приключений6 о которых тщетно грезишь, как о чем-то розовом, хрупком и романтичном, и которые почему-то всегда заканчиваются помойкой. Впрочем, это закономерно. Вся наша жизнь - помойка. Вся наша страна - помойка. Но самая большая помойка у нас внутри.

Гризмадура...

3

То ли Учитель оказался настоящим пророком, то ли ученики буквально выполнили волю его, только очнулись мы с девицей одновременно именно там - на свалке. Я почему-то был без рубашки, но в галстуке. Девица - все в той же маечке, хотя теперь она потеряла всякую расцветку и надписи не стало видно. Как и надписей на самой девице, залепленной подсохшей грязью.

Я встал и постарался отряхнуть с себя свалочный мусор. Девица тоже встала, но тут же подпрыгнула в взвизгнула.

- Колко, - пожаловалась она, поджимая босую уколотую ногу.

Я подхватил ее на руки и вынес в свет фонаря. Из рассеченной ступни стекала неестественно алая кровь. Девица была теплая и мягко прижималась к моей груди. Я почувствовал, что не вправе оставлять ее, почти нагую и раненую, на произвол ночи.

- Идем ко мне? - шепнул я.

- Ага, - промурлыкала она.

Ночь была жаркой. До дому оказалась пара шагов, но я не раз облился потом, прежде чем сгрузил девицу, ставшую тяжелее чугунной чушки, перед своей дверью на втором этаже.

- Приехали, - пропыхтел я.

- Вот здорово! - восторгнулась девица.

Ключ, слава Богу, не затерялся в подземных передрягах. Дверь оказалась на высоте и даже не скрипнула. Женя тоже оказалась на высоте. Когда я внес девицу через порог, она выглянула, растрепанная, из гостиной.

- Пострадавшая, - бодро объявил я полушепотом. - Спасенная мной от трансцедентального Учителя и экологически чистого питания...

- Вымыть не забудь пострадавшую, - буркнула жена и втянула голову в гостиную. Как черепаха в панцирь. Ну и молодец! В тишине отчетливо стукнула щеколда.

Я поспешил исполнить ее распоряжение.

- Кто это? - шепнула девица уже в ванной. Восторг ее съежился до микроскопически незаметных размеров.

- Строгая старшая сестра, - объяснил я, - которая следит, чтобы я возвращался домой вовремя. Или хотя бы вообще возвращался. Но нравственность мою не блюдет, поскольку сама спит с барменом из "Интуриста".

Насчет бармена я не наврал - бывает дело, но я не злюсь. Он парень молоток и вечно приносит французский коньяк, который мы выпиваем обычно вместе. По-моему, жена выдает меня за страшего брата.

Описание процесса мытья я оставлю для другого рассказа. Только для мужчин. Строго секретно. Перед прочтением сжечь...

Достаточно сказать, что в спальне мы появились чистые, как младенцы. И соответственно облаченные.