Якоб Штелин - Подлинные анекдоты из жизни Петра Великого слышанные от знатных особ в Москве и Санкт-Петербурге

Петр Великий, будучи весьма доволен хорошим успехом сей работы, на обратном пути из Москвы прибыл в Вышний Волочёк. Он удивился, видя остановку, и к величайшей своей досаде узнал, что Сердюков, как раскольник, взят был под стражу и отослан в Тайную Канцелярию. В великом гневе поехал он в Петербург, и по прибытии туда, тотчас сам пошел в крепость, потребовал к себе Сердюкова, говорил с ним и узнал от него, что он никогда не любил раскольнической секты и не бывал раскольником, а обвинен только потому, что у него найден был старый крест. Государь, уверившись в его невинности, тотчас освободил его, приказал ему немедленно отправиться в Вышний Волочёк для продолжения начатого дела, поцеловал его в лоб, уверив в непременной своей милости и покровительстве, сказав ему: «Ступай с Богом и будь уверен, что впредь ничто тебе в твоей работе не помешает. Если же еще станут делать тебе хотя бы малое притеснение, то немедленно меня уведомь; а между шем я изсяедую Швое деяо и по справедливости накажу твоих клеветников и доносителей.(‘ В самом деяе вскоре потом помянутое происшествие рачительно было исследовано; многие из Новгородских жителей строго были наказаны, и сам Архиепископ Феофан, которого Государь весьма почитал, получил от него жестокий выговор. [124]

Следующее происшествие, о котором рассказывают, что оно случилось при дворе Петра Великого в 1721 году, служит свидетельством великой осторожности сего монарха даже и в самых мелких обстоятельствах, касающихся до политических тайностей.

По благополучном и славном окончании войны со шведами, Государь хотел воспользоваться происходившими тогда в Персии беспокойствами и предпринял поход в пограничные провинции сего государства. Он открыл намерение свое Императрице в её покоях, где кроме неё и Князя Меншикова никого не было. В продолжительном и тайном разговоре о сем, часто выговаривал он слова:. «в Персию пойдем». В заключении же разговора Государь сказал «и об этом никто еще, кроме нас троих, не знает; и вам приказываю содержать это до времени в тайне и никому не сказывать».

Через несколько дней потом Государь, занимаясь сим намерением, ходил по комнате и увидев с собою одного только денщика, спросил у него, что нового слышно?» «Почти ничего, отвечал денщик: только говорят, что мы пойдем в Персию». «Как» – вскричал Государь, – в Персию пойдем? Тотчас скажи мне, от кого ты слышал такую ложь. «От попугая её величества, отвечал денщик: вчера дожидаясь вашего величества в её комнатах, слышал я, как он несколько раз очень внятно выговаривал: «В Персию пойдем.» Государь тотчас приказал позвать князя Меншикова и отправившись с ним к Императрице, сказал им, что тайна о походе в Персию, о которой они между собою говорили, открыта, и требовал, чтоб они признались, не сказали ли они кому нибудь о том по доверенности. Как императрица, так и князь Меншиков уверяли его с клятвою, что они ни слова о том не говаривали. Петр Великий, не сомневаясь в их верности и молчаливости, сказал супруге своей, указав на попугая: «Вот сидит изменник!» Потом рассказал, что слышал от своего денщика, и засмеявшись, просил Императрицу, чтобы она приказала вынести попугая из своей комнаты, примолвив: «Я не хочу, чтоб при мне или при тебе были изменники, либо переносчики». [125]

Петр Великий, по благополучном окончании войны со шведами, приступив наконец к исполнению давно уже предпринятого своего намерения учредить в Петербурге Академию Наук, во-первых разослал ко всем своим посланникам при иностранных дворах повеления, чтоб они старались узнавать славных ученых людей в тех науках, которые для Академии были потребны, и сообщали бы его величеству обстоятельные известия об условиях, с какими сии ученые люди согласны были бы поехать в Петербург. Сверх того государь сам писал к некоторым из них особенные письма и приказывал им стараться о сем с величайшим рачением.

Некогда за столом у его величества был разговор об учреждении Академии Наук, и Государь открыл тогда обстоятельно намерения свои в рассуждении сего учреждения. Один из тайных его советников сказал притом, что предприятие его величества ввести науки в Россию весьма похвально и для отечества весьма нужно; однако ж он сомневался, чтоб Российский народ мог получить большую пользу от Академии, состоящей из знаменитых и славных ученых людей, которые не станут заниматься обучением юношества.

«А для чего ж не быть от них пользы? – отвечал Государь: – Я знаю, какое при этом учреждении имею намерение, и теперь вам скажу. Славные наши ученые люди будут писать книги о всяких науках, которые прикажу я переводить на наш язык; выберу и поручу им молодых людей, которых они должны будут учить наукам по своим книгам и приготовлять их к тому, чтобы они могли других учить тем наукам. Другими ж сочинениями о своих науках и новых открытиях, которые будут они издавать на латинском языке; принесут они нам честь и уважение в Европе; иностранцы узнают, что и у нас есть науки, и перестанут почитать нас в презрителями наук и варварами. Сверх того присутствующие в Коллегиях, Канцеляриях, Конторах и других судебных местах должны будут требовать от Академии: советов в таких делах, в которых науки потребны.

По смете иждивения, потребного на содержание Академии и на жалованье членам по первому ея учреждению определил 2 000 рублей и назначил получать сию сумму из таможенных сборов в городах Нарве и Пернаве и на острове Эзель. Занемогши ж болезнью, прекратившую драгоценную жизнь его, уже на смертной постели поручил исполнение сего предприятия супруге своей и преемнице престола, императрице Екатерине Алексеевне и убедительно просил ее о том.

Вскоре по кончине Петра Великого, последовавшей 28 января 1725 года, прибыли известия, требованные им от российских императорских министров при иностранных дворах. Императрица отдала все оные своему лейб-медику г. Лоренцу Блументросту, мужу весьма ученому, и поручила ему выписать тех ученых, которые по учреждению Петра Великого для Академии были нужны. После, ея величество изволила определить его и президентом сей Академии. Таким образом по его приглашению собрались в Петербург ученые люди и на некоторых условиях составили новую Академию наук. Сии первые профессоры были: Николай Делиль и с ним старший брат его Делиль де-Кройер, выехавшие из Парижа и бывшие профессорами астрономии и географии; Герман из Швабии, и двое братьев Николай и Даниил Бернулли, из Базеля, для математики и аналитики; Бильфингер из Виртемберга, для философии; Бейер из Кенигсберга, для истории и древностей; Доктор Бекштейн для Естественного и народного законоискусства; Лейтман из Саксонии, для механики и экспериментальной физики; Дювернуа из Мимпельгарда, для анатомии; доктор Биргер из Курляндии, для химии; Мартини из Силезии, для латинского красноречия и беллетров; Гросс и Мейер из Виртемберга, для практической философии, экстраординарными профессорами; Коль из Гамбурга для Ученой Истории, также экстраординарным профессором, Гольдбах не принял профессорского титула, но имел место бессменного секретаря; а Шумахер был библиотекарем и правителем Канцелярии при Президенте Блументросте.