Олесь Бенюх - Подари себе рай (Действо 1)

"Умная маскировка собственного тщеславия, - думал Сергей, рассматривая профессионально исполненные этюды. - По некоторым данным эта мудрая дива тянет чуть ли не на современную Мату Хари. Интересно, по каким соображениям она работает на разведку? Любовь? Деньги? Патриотическая идея - великая Польша до Урала?"

Крыся подошла к одному концу стола, указала Сергею на другой: "Прошу занять ваш трон, мой принц". "Здесь столько всяких и не всяких было", мысленно процитировал он Есенина, расправляя салфетку. Стол был безукоризненно сервирован, Крыся тряхнула серебряным колокольчиком, тотчас появился пожилой седовласый официант и, попеременно с молодым, однако менее умелым и опытным напарником, стал виртуозно подавать закуски, супы, вторые блюда, третьи, десерт, кофе, церемонно разливать напитки - слабые, крепкие, светлые, темные, каждый в свою особую рюмку, лафитник, бокал. Он пару раз едва слышно сделал замечание молодому, все остальное время официанты молчали, безошибочно и беззвучно обслуживая очень важных персон. Несмотря на то, что Сергей внимательно наблюдал за Крысей, определяя вилку, ложку, рюмку, которые следовало взять в тот или иной момент, он допустил несколько промахов, за которые корил себя нещадно всякий раз. "Все занятия, проводившиеся в отделе по этикету, сам пропустил, ссылаясь на чрезмерную загруженность оперативными делами. Теперь красней, дурень, перед надменной пани, которая хохочет про себя над мужланом из варварской Московии". Он также напряженно следил, чтобы ему не подсыпали снотворного или - еще того страшнее - яда. Но все напитки наливались и Крысе и ему из одних и тех же бутылок, и, в конце концов, он убедил себя, что цель этой встречи в чем-то другом. В чем?

Неожиданно посреди милой болтовни о стремлении варшавянок не отстать от парижских мод и извечной жажде польских дон-жуанов испытать любовь всех красавиц планеты, Крыся спросила:

- Скажите правду, Серж, вы действительно художник?

Она задала этот вопрос с такой обворожительной непосредственной улыбкой, что он едва не поперхнулся тем, что в этот момент хотел проглотить. "Неподражаемая детская любознательность, - затягивая ответ, он тщательно вытирал губы салфеткой. - Интонация наивной девочки в ее устах может означать лишь одно - она знает верный ответ. Откуда?"

- Допустим, я не художник. Допустим, я мореплаватель. Что это меняет? - он сказал это без надрыва, как бы между прочим, с небрежной усмешкой.

- Если вы действительно мореплаватель - ничего. Но если вы такой же мореплаватель, как и художник, то... - она стала изучать высокую ножку рюмки для токая.

- Истина заключается в том, что я и мореплаватель и художник, переняв ее детски наивную интонацию, Сергей произнес эти слова с обезоруживающей улыбкой. Крыся оторвала взгляд от рюмки и смотрела на него с явным недоверием.

- Могу дать слово чести.

Говоря это, Сергей был искренним. До того, как его взяли в одесский губчека, он оттрубил три года на Черноморском флоте. Ходил во Францию, Италию, Грецию, побывал в Румынии и Болгарии. Когда пришел директором на завод "Арсенал", организовал там изостудию, куда в качестве преподавателей были приглашены видные киевские художники. Сам Сергей рисовал с детства, а в студии приобрел навыки профессиональные. Только вот закавыка - когда рисовать?

- Хотите, я ваш портрет сделаю? - предложил он.

- Хочу!

- Но мне нужны хотя бы бумага и карандаш.

Крыся взялась за серебряный колокольчик: "Voila". Однако же передумала, хотя в кабинете уже бесшумно появился седовласый официант, готовый исполнить любой приказ пани Вишневецкой.

- Художник должен работать вдохновенно и сосредоточенно, по себе знаю. А кабак, даже такой отменный как этот, вряд ли пригоден для духовного полета и средоточия мысли. Посему предлагаю отправиться в мою скромную обитель. Там будет и тишина, и спокойствие. И даже мольберт.

И отвечая на вопросительный взгляд Сергея, потупив свои волшебные васильковые очи, скромно сказала:

- Я иногда и сама балуюсь кистью. Знаю - способностей нет, да душа требует. Разумеется, для себя. Даже лучшие друзья не посвящены в эту мою маленькую тайну.

Скромная обитель оказалась роскошно обставленной пятикомнатной квартирой в старинном доме недалеко от дворца Тышкевичей. Крыся крикнула горничную, дважды повторила распоряжения на завтрашний день и тут же её отпустила.

- Эта Марыська вечно что-нибудь да перепутает, - смеясь, сказала она, присоединяясь к Сергею, который рассматривал акварельки, развешанные на одной из стен "студии" (как назвала ее хозяйка) - самой дальней и самой большой комнаты. Мольберт, стул, тахта, стопки холстов на полу, на этажерке кисточки, краски.

- Вот здесь я отдыхаю, - Крыся подошла к Сергею, любовно оглядела свои пейзажи.

- Пишу только Польшу и только в Польше. Эти и все пять - Варшава, эти три - Краков, эти десять - Гданьск.

- Выставлялись? - Сергей был явно заинтересован работами художницы Вишневецкой.

- Я не тщеславна, - отрицательно покачала она головой. - Для себя, это только для себя. Итак, вы готовы? Я сейчас.

Она исчезла в маленьком темном чуланчике, вполголоса напевая один из своих романсов, и вскоре появилась оттуда в черном кимоно, расшитом цветами сдержанных тонов и с тоненькой пахитоской в зубах. "Красива, черт бы ее побрал! - второй раз воскликнул он про себя. И вдруг остолбенел неуловимым движением руки Крыся отпустила скрытый от глаз поясок, и кимоно соскользнуло с неё на пол. Она стояла перед ним в позе только что родившейся из пены Афродиты, а он видел не её, знаменитую и прекрасную пани Вишневецкую, а безвестную и столь же прекрасную чикагскую корреспондентку Элис. "Элис, сейчас с этой модели я нарисую Элис", - подумал он.

- Серж, куда вы от меня убежали? Вернитесь же ко мне сию же минуту! услышал он приказ. И увидел прямо перед собой огромные васильковые глаза. Они улыбались, они плакали и смеялись, они требовали и молили, они отдавались с трепетом и восторгом. "А... может, она и вправду влюбилась, с тревогой подумал он, - если так, то надо сейчас же придумать, как уйти естественно и красиво. Чтобы не обидеть честь женщины такое не прощают. Как, ну как же?" Её руки сплелись вокруг его шеи, её глаза опрокинулись в его глаза, её губы утонули в его губах. "Элис, прости меня, Элис, спаси меня!" И вдруг сквозь ликующий грохот сверкающих волн, сквозь гром рушащихся и рождающихся миров, Сергей расслышал тихое жужжание зуммера и резкий щелчок. Слегка отстранив её от себя, он обернулся на эти звуки и увидел над дверью в чулан круглое отверстие величиною с пятак. Через минуту в его руке был фотоаппарат с автоспуском. "Немецкий! - мелькнуло в его сознании. - Точно такие же поступили недавно в наш отдел". Когда он вышел из чулана, она сидела на тахте, запахнувшись в кимоно, поджав под себя ноги.