Александр Зуев - Тлен

- Вышла ли? - со страхом спросила Еверьянова баба.

- Но-о! У меня да не выйдет. Я ее во щиль загнал, как! Пригляди ужо, как девка на двор будет ходить. Я Уляхе в Ряболе тем же местом вывел, пошла на двор - потемне было дело - и чула, будто в ногу ударило. А пришла в'ызбу, глядит - на полсапожке правом дырка, икота-то, вишь, пулей выскочила. Во как!

И кивнул тут Еверьян бабе, чтобы вынесла с клети веко ячменю да масла ставок, что колдуну были заготовлены.

Собрал за день Баляс не мало добра, едва на утро мужик дюжий дотащил к лодке шуньгинские подарки.

Вышел народ весь проводить колдуна, шел он к берегу на пьяных ногах, едва и в лодку сел. Не сам сел - усадили, склали гостинцы, веселко в руки дали и с берега отпихнули.

И завопила Шуньга во след:

- Щастлива те поветерь! Гости, дедушко!

Сбил колдун меховой верх совика на спину, закивал плешивой головой:

- Ваши гости, ваши гости!

Доволен был, хорошо провожали, с почетом. Стояли еще долго бабы на высоком угоре, ветер парусом раздувал им широкие подолья и слышал колдун бабьи тонкие голоса, как песню:

- Го-сти-и!

На середке Гледуни был, несло шибко колдунову лодку, а все кивал и под нос себе бурмосил:

- Буду ужо, буду!

IХ

У Крутого падуна Василь Петрович вышел поутру из тайболы, сел на большой синий камень и закрутил цыгарку с палец. Смотрел в падун.

Гледунь, выбежавшая из-за мыска, идет пока спокойно, потом скоро быстреет и вьет воронки перед спадом на камни, будто страшится, не повернуть ли.

С горки хорошо видать эти камни. Они под водой, как двенадцать страшных голов, машут зелеными лохмами тины по быстрине. И Гледунь, вся взбелев, делит сразу свой бег на острые полосы и несется прямо на Старика. Стариком люди зовут черный кремневый обломок, вставший над рекой узким, угрюмым лбом. Ударив в лоб, Гледунь распластывает воду надвое и падает в порожек и дальше бежит вся в пене и в злых вихорьках волн, пляшущих далече. Шумит Крутой падун, как ходовая мельница, и в день, и в ночь, и несет на берег с него холодный мокрый ветер.

Только у берега, в узком месте, как бы тайком проскакивает Гледунь мимо, быстрым ходом. Только тут и можно пройти лодкой, и то гляди, равняй веслом крепче, а то понесет к Старику - о каменный лоб.

Думалось Василь Петровичу - хорошо бы на Старика с берега закинуть железный вал с колесьями, вроде мельницы. Загребали бы воду, вертела бы колеса сила вечная. Машину бы приспосабливай, какую хошь, от вала-то только шестеренку приладить.

Василь Петрович искурил цыгарку, сплюнул и встал. Из-за мыска выкурнула Балясова лодка - издали видно, что

Балясова - носок обшит белой жестью. Колдун низко сидел в корме, сбив на спину верх оленьего совика и быстро загребал веселком по обе стороны. Ветер раскидывал ему бороду, холодил плешь, выбивал слезу на глаза, а он греб без передыху и не оглядывался - место опасное. Его уже близко видел Василь Петрович - жадное, угрюмое лицо старика все скосилось от страха.

Тогда окрикнул Василь Петрович:

- Эй! Вороти суды!

Колдун поднял веселко и остановился. Лодку быстро несло вниз.

Неохотно и подозрительно спросил: "чего?" и опять загреб, выправляя на струю.

- Вороти, говорю!

Василь Петрович поднял бердан и нацелился. Колдун завертел головой: впереди чернел каменный лоб Старика, вили воронки, быстрина шла к спаду, от берега не уйдешь, некуда. Он завел веселко поглубже, напружился, чтобы перебить струю, и быстро приткнулся к берегу, к черной прибитой водой коряжине.

К нему, хрустя бахилами по камешнику, бежал Василь Петрович.

- Чего надоть-то? Чего сбивал с ходу? - сердито повел косым собачьим взглядом колдун.

- Покажь, много ль напросил?

Сказал это весело будто, а сам не спускал ружья. Тут понял колдун, хочет исполкомский с него гостинец получить, в роде бы налог. Разбежалось лицо мелкой рябью морщинок, засмеялся льстиво, завилял.

- Да есь! Дают старику добры люди за труды. Дают, не обижают.

- А ну, развяжи кису!

Выволок тут колдун лодку на берег, закопошился в набухлой снедью кисе.

- На-ко, вот те пирожок с семужкой. Да вот, колобка не хошь ли? А тутотка полтетерочки ишо. Покушай!

Раскладывал все по каменьям. Подул в черные кулаки - замерзли.

- А туес с чем?

- Туес-то? А тут старичку для сугреву... да, винцо, ишь ты.

- Хорошо посбирал, - сказал Василь Петрович и опустил ружье.

Потом помолчал долго и не глядел даже на гостинец. И стало вдруг тревожно старику: над чем человек так задумался, что в голове держит?

- Прощай, не-то! - сказал колдун и стал спихивать лодку.

- Нет, погоди, куда? - стряхнулся сразу Василь Петрович и опять вскинул бердан.

- Да что ты, парень! - побелел вдруг колдун. - Пусти со Христом.

- Нет, никак! Сейчас тебе будет расстрел.

- А-ась? - зажмурился старик и утянул голову в плечи, совсем как лесная померзлая птица. Посмотрел на прижатые лесные уши и понял, что не шутит парень.

И был тут короткий, чуть не в шепотки, допрос.

- Я те наказывал, что дорога закрыта? Почто поехал?

- Люди насильно звали.

- Врешь, гад! Зажадничал?

- Пошто стану врать?

- Молчи! Народ обрал, да? Баб напортил, да? Над народом насмеялся, да? Ну, вот!

- Парень, что хошь делать?

- А вот что...

Василь Петрович отошел в сторону и прицелился. В глазах мелькнуло еще скучное серое лицо колдуна, косые мертвые глаза, опавшие руки, кривые стариковьи ноги.

И когда дрогнула черная тайбола и больно толкнулся приклад о плечо, оглянулся вокруг Василь Петрович. Точно впервой услышал, как шумит Крутой падун, как тайбола отвечать умеет на выстрел, далеко откидывая по лесным тропам гулкий крик старого зверобойного ружья.

Колдун ничком ткнулся в камешник и даже правую руку закинул за спину. А из носу потекла на голыши черная вязкая кровь.

И, взяв его под мышки, Василь Петрович сильно сбросил в Гледунь. Быстрая, запенившая струя подхватила труп и понесла, мокрым черным пузырем вздуло на горбу олений совик. Торкнулся колдун вперед головой прямо о кремневой лоб Старика, потом сразу сломала его вода и скинула в порожек. Видел Василь Петрович в последний раз взмахнувшие на водяном горбыле черные кулаки колдуна, потом затоптала его вода в глубокой бурливой яме.

Перевернул Василь Петрович в Гледунь и колдунову лодку и кису сбросил, и гостинец колдуновский. Все унесла быстрая Гледунь.

Молчала тайбола, - добрый свидетель тайбола, видела она на своем веку немало, знает много тайбола, да не скажет.

Всяк решает в тайболе свою вражду кровью, - тем законом стоит тайбола.

Тянул ветер по вершинам свою долгую, спокойную песню - песню ни о чем. Шумел Крутой падун. Черный Старик казал над водой мертвый, пустой лоб. И ветер гнал вверх по воде косые, синие зыби.

Помыл Василь Петрович руки, закинул бердан за плечо и наклонившись, вошел под низкие своды тайболы, вышел