З Вендров - Наша улица (сборник)

Вместо того чтобы ответить на вопрос, я предпочел снова спросить:

- Кто это "я"?

Но "оно" тоже не ответило на вопрос и в свою очередь спросило:

- Вы еврей?

- Вот тебе и на! А кто же я такой, по-вашему? Не будь я евреем, я бы не сидел в садовой беседке, то есть сидеть-то я, возможно, и сидел бы, да только в теплый летний вечер, а не в три часа ночи в лютый московский мороз.

Я решился подойти поближе. Вижу, стоит молодая девушка в черной юбке, голова и плечи у нее укутаны ватным одеялом в белом пододеяльнике. Из одеяла, как из белой рамы, выглядывает матово-бледное миловидное личико, на котором еще не стерлись следы испуга. Черные глаза девушки доверчиво смотрели на меня. "Я уверена, - говорили они, - что вы порядочный человек и ничего плохого со мною не случится".

- Не бойтесь, - сказал я, - я не вор и не убийца, хотя и прячусь зимней ночью в заброшенной садовой беседке.

И я рассказал ей вкратце мою историю.

Девушка рассмеялась тихим, грустным смехом:

- Выходит, что мы оба герои одной и той же трагикомедии: раз бесправные, значит, преступники... Моему зятю - Выгодскому из двенадцатой квартиры, он женат на моей сестре, - пришла в голову та же гениальная мысль, что и вашему родственнику: он велел мне переждать полицейский обход в садовой беседке.

Мы разговорились. Я рассказал, каким образом попал в Москву, чем занимаюсь и каковы мои планы на будущее. Девушка, со своей стороны, тоже рассказала свою биографию: зовут ее Соней, родом из Витебска. В прошлом году окончила гимназию, мечтала поступить на медицинские курсы, но не попала: помешала процентная норма [При царизме в высшие учебные заведения евреев принимали только пять процентов из общего количества поступающих; в столицах - три процента.].

Придется пока поступить в зубоврачебную школу. Она собиралась поехать учиться в Варшаву или в Юрьев - там легче поступить в высшее учебное заведение. А тут такое горе - внезапно умерла мать. Тогда сестра забросала ее письмами: "Приезжай да приезжай! Немного рассеешься, отдохнешь, а потом поедешь учиться". Ну, она и приехала в Москву. Целую неделю уже здесь. Вдруг ночью - обход!

Она даже не могла выйти в переднюю надеть шубку, у парадного звонила полиция. Еле успела накинуть на плечи одеяло и выскочить с черного хода.

Так мы тихо-мирно беседовали и не заметили, как прошло время.

Когда облава окончилась и Левитин пришел звать меня домой, а Выгодский тоже явился за свояченицей, оба дружно рассмеялись.

- Вы только поглядите на эту воркующую парочку! - сказал Левитин.

- Будем надеяться, что их первая встреча не окажется последней, шутливо заметил Выгодский. - Остается только пожелать им болееблагоприятных обстоятельств и лучшей обстановки для дальнейших встреч.

Слова Выгодского оказались вещими: как для Сони, так и для меня не нашлось места под солнцем родины: и я и она были вынуждены искать знаний и хлеба в чужих краях.

Наша вторая встреча, на чужбине, оказалась более длительной, чем первая встреча в садовой беседке в зимнюю морозную ночь: она продолжалась почти полвека...

1911-1956

СПОКОЙНАЯ КВАРТИРА

1

Однажды утром - дело было поздней осенью - Михей остановил меня, когда я выходил со двора, и с опаской оглянулся. Опираясь одной рукой на метлу, а другой почесывая затылок, он как-то нерешительно сказал:

- Так что, милый, думаю, вам лучше на время перебраться на другую фатеру. Третьего дня ночью жандармы арестовали длинноволосого из одиннадцатого номера, того самого, который служит в земской управе.

Еще раз оглянувшись, Михей шепотом добавил:

- Засаду там оставили... Кто в ту фатеру - цап!..

А один в штатском - тоже, видать, из ихней братии - все допытывается у Михея о каждом жильце, особенно о молодых: кто да что, кто к кому ходит да чем занимается, не бывал ли который из них у длинноволосого. Не заметил ли он, Михей, чего-нибудь этакого...

- Холера их знает, чего они от меня хотят, - выругался Михей.

Михей боялся, как бы жандармы или полицейские не вздумали проверять всех жильцов. Они даже урядника не предупредят заранее, нагрянут из города с обходом, и делай что хочешь. А тут многовато-таки непрописанных евреев... Всыплют Михею так, что не дай бог! В любую минуту могут нагрянуть, и потому мне лучше сегодня же убраться отсюда подобру-поздорову, пока они угомонятся.

- Я всех ваших уже предупредил, - закончил Михей, явно сожалея о том, что из-за какого-то длинноволосого он лишается дохода. - Через недельку-другую опять можете переезжать ко мне. Дело верное!

Всыплют ли Михею - осталось пока неизвестным; мне, однако, Михей уже всыпал своим сообщением. В Москве не так легко было найти охотника сдать угол еврею, не имеющему правожительства. А если некоторые и решались на такой "криминал", они объявлений в газетах не печатали.

Где же найти пристанище - и немедленно - в этом огромном городе?

Ночь-другую можно скоротать на каком-нибудь вокзале или же в ночной чайной для извозчиков, хотя и то и другое связано с некоторым риском: пассажир без всякого багажа может показаться подозрительным станционному жандарм), и он потребует предъявления документов. В ночной же чайной будет слишком выделяться моя интеллигентная внешность, которая навряд ли способна внушить доверие шпикам в случае, если они туда заглянут. Что же делать? Где переночевать хотя бы сегодняшнюю ночь?

Перебирая в памяти знакомых, на помощь которых я мог рассчитывать в эту критическую минуту, я неожиданно вспомнил своего земляка Гирша Пальчика. Сам он рекомендовал себя так: "Григорий Миронович Пальчик - биржевой маклер".

Раз в год, а то и реже Гирш Пальчик навещал свою семью, которая жила в нашем городе, и каждый раз рассказывал о себе чудеса в решете: он, видите ли, прибыл сюда из Киева или же из Харькова, недавно посетил Петербург, а потом был в Порт-Артуре, в Риге, во Владивостоке... Что же касается Москвы, он там как у себя дома.

Пользуется кредитом в любом размере у самых крупных московских фирм, и все открытым счетом, без векселей...

Если вы нуждаетесь в банковском кредите - пожалуйста!

Только попросите его, он вам устроит все в два счета...

"Мое имя у нас в Москве - капитал", - хвастал Пальчик.

Правожительство-для него раз плюнуть. Он в самых приятельских отношениях с приставами всех полицейских участков. Имя Григория Мироновича Пальчика знакомо самому московскому градоначальнику; какой же тут может быть разговор о правожительстве? "Говорю же - раз плюнуть!"

Пальчика обыкновенно слушали со скрытой улыбкой:

более чем скромное существование его семьи да и его собственный, весьма потрепанный вид мало вязались с его россказнями о привольной жизни и высоком положении, которое он занимает в Москве.