Олег Блоцкий - Последний поход

Ведь, в сущности, все мужики верили в счастливую и светлую любовь, и казалось им - только в ней они могут обрести счастье, покой и забвение пережитого. Виктору тоже так казалось. Еще ему хотелось быть нужным. Ведь он привык к этому. Особенно там. Но теперь Егоров хотел быть необходимым уже не армии, а только любимому человеку. Там Виктор видел и чувствовал, что он нужен Витальке, Файзи, Сереге, Ромке, Эдику, своим солдатам. И без них он обойтись не мог.

Но Егоров знал, что рано или поздно их пути разойдутся, а ему так хотелось быть только для любимого человека. Не вышло. Ирине он тоже оказался ни к чему.

"Все оттого, - думал парень, - что, встречаясь с человеком, мы начинаем представлять жизнь с ним, не понимая, что тот эту жизнь видит для себя по-другому. От этого все беды".

Егоров шел по улицам и думал о своем одиночестве и никчемности. И понял он сейчас, как счастлив, оказывается, был в Афгане, где ждали его с боевых ребята и постоянно тревожились за него, когда он туда отправлялся.

Пьянки в полку всегда заканчивались одним и тем же - разговорами о любви. Окончательно окосевшие от водки офицеры и прапорщики в очередной раз рассказывали друг другу о своей любви: первой, неудавшейся, яркой, горькой, счастливой. Разговоры эти были исповедальными. Становилось ясно, что без любви им, мужикам, ни-ку-да.

А загадочные женские тени вереницей кружили по комнатам, где орали японские магнитофоны, гремели армейские кружки и трясущиеся кондиционеры не в состоянии были вытянуть сизый дым.

И когда пьяная сладкая волна вздымала Егорова на самый гребень, вдруг виделась Виктору девушка с распущенными каштановыми волосами, к которой он стремился. Но девушка исчезала, а лейтенант разочарованно проваливался в пьяное тупое небытие.

Парень сидел на пустынной набережной и по привычке, от которой все никак не мог избавиться, держал зажженную сигарету в кулаке.

Ему по-прежнему казалось, что еще немного - и он увидит девушку.

"Она обязательно придет, - утешал себя Егоров. - Обязательно. Следует лишь подождать. Конечно, ждать и догонять - самое поганое дело. Особенно если не знаешь, где и во сколько. И в засаде лежать не сахар. Тем более в горах, ночью, среди леденящих камней, где пальцы даже огоньком сигареты не согреть, потому что курить - себе на погибель. А с каждой секундой, по закону подлости, все больше хочется.

Но в этом, наверное, особый смысл жизни: если кого-то ждешь, то в чем-то обязательно должен обделить себя или перетерпеть лишения", - думал Виктор.

- Закурить не найдется?

Четверо подростков стали полукругом, еще один проворно забежал за спину. Ребята действовали четко, и офицер понял, что так поступали они не раз.

Егоров протянул сигареты. Пачка исчезла в чьем-то кармане.

- Ну, - спросил кто-то, - а зажигалку забыл, чучело?

Страха у Виктора не было. Рождалась досада, что кто-то вторгается в его мысли, мешая думать о девушке. Если бы она была рядом, Егоров совсем по-другому повел бы себя с этими подвыпившими храбрецами. А так?

Зажигалка перекочевала в чужие руки.

- Деньги! - повелительно произнес третий голос.

Виктор вяло потянулся к карману, но кто-то из пацанов вдруг сказал:

- Нет, сначала кроссовочки. Слышь, дятел, кроссовки сначала. Я зырю клевые они у тебя, адидасовские.

- Что-о-о? - напрягаясь, спросил офицер.

- Кроссовочки, мудило, не понял, по-бырому, козел, - взвизгнул малолетка, а в спину Егорова ткнули кулаком.

- Кроссовочки, значит, - Виктор задохнулся от ярости, склоняясь к шнуркам, - щас, ребята. Сейчас, дорогие!

- То-то, фраер. За сколько купил, барыга?

Но ответа окружение не услышало, потому что Егоров уже бил головой в живот ближнему. Бил молча, сильно, сцепив зубы и сжав пальцы в кулаки.

8.

Ирина сидела в ресторане с темно-синими скатертями и уютными настольным лампами.

Судьба словно насмехалась над ней, потому что он тоже почему-то из всех выбрал именно это заведение.

Девушка ничего не пила и не ела. Она едва вслушивалась в непрерывную речь, нервно мяла матерчатую крахмальную салфетку и все думала, где сейчас Виктор.

Еще она рассчитывала, что вот-вот, чуть погодя, через минутку она обязательно ему все расскажет, а затем выскочит из-за стола и бросится на поиски Егорова.

"Он должен быть в кафе, - гадала девушка, - он обязательно там. Боже, лишь бы он не напился!"

Старик-фотограф, снявший столь нелепую панамку и облачившийся в строгий, со стальным отливом костюм, оказался на вид совсем еще не пожилым человеком. Он ловко кружил свою партнершу в танце. И хотя женщина была лет на двадцать моложе, в движениях фотограф ей ни в чем не уступал.

Сейчас они вновь вернулись к столику, пили шампанское, и глаза ловеласа становились все плотояднее.

"Что ни говори, а курортный сезон для нашего маленького городишки обширнейший выбор и постоянное, так сказать, общение", - думал фотограф, то и дело склоняясь к ушку соседки.

Тем не менее мужчина изредка бросал взгляды направо, где через несколько столиков сидела та самая девушка, но уже с другим кавалером. Фотограф злорадствовал.

"То-то, харя, - веселился он, - нечего на меня было так глаза таращить. Лучше бы за телкой приглядывал. Продинамила она тебя, парень, факт. С тобой фотографируется, а с этим бухает. А тем самым с третьим заниматься будет".

Потом он загадал, что если встретится в городе с девушкой, то обязательно возьмет на кукан, конечно же, возьмет. Это ясно, судя, как она хвостом вертит: днем с одним, вечером с другим. Что-что, а денежки у него водились.

Думая так, фотограф еще настойчивее шептал сальности на ухо и даже несколько раз погладил под столом женщину по ляжке.

Внезапно седые брови его воткнулись в переносицу: из-за столика, спиной к которому сидела девушка, вдруг поднялся инвалид в белой рубашке, приладил под мышки костыли и принялся выбрасывать тело в сторону его, фотографа, намечаемой телки.

- Здорово!

Ирина вздрогнула и подняла глаза. Ее спутник осекся.

Инвалид исподлобья смотрел на девушку, которая моментально залилась краской, стягивая салфетку в кулачке.

- Че молчишь? Братишка где? А?!

- Послушайте, видимо, Вы ошиблись, - опомнился наконец собеседник девушки. - У нее нет брата. Не знает она никого.

Донельзя расширенные зрачки калеки стали еще больше, а губы рванула кривая злобная усмешка.

- Знает, чмо, знает! И я ее знаю! Правда, чува?

- Я вызову милицию, - не очень уверенно предположил парень.

- Плевать на ментов, - отрезал инвалид.

- Не надо, не надо милиции, - сказала девушка и взглянула на спутника глазами, полными слез, - я тебе сейчас все объясню!

- А-а-а-а! Это я объясню! - вдруг заорал инвалид, хватая за горлышко почти полную бутылку вина и опуская ее с размаху на голову парню, - сволочи ... братка моего ... ненавижу ... твари ... братаны там ... вы здесь ... гниды последние...