Николай Богданов - О смелых и умелых (Избранное)

- Вот, - говорит, - юноши, самое праведное богатство, добытое честным трудом. Желаете, каждого из вас обучу, как стать богатым, не эксплуатируя чужого труда. Поступайте ко мне в ученики, будете счастливы, как Ваня.

И представляет нам застенчивого кудреватого паренька в белой домотканой рубашке.

- Второй год обучается у меня Ваня пчеловодству, а на третий год получит в премию бочонок меда на свадьбу, хе-хе-хе! Женится, заведет себе пчельник и будет богатеть, богатеть... Так ведь, Ванек?

Парень кивнул кудреватой головой.

- Да, позавидовать можете такому человеку, в жизни у него полная ясность. Вот и вам бы так пчеловодному делу обучаться. Куда вы едете, зачем? Почему в дороге, в тревоге?

Налила нам хозяйка жирных щей, поставила пирог с кашей, налила медовой браги. Любо нам стало, и пошли рассказывать про все тревоги. Как Советской власти помогаем, как ловим контру, как стреляют в нас из-за угла.

Пчеловод только ахает:

- Ай-яй-яй, страшно! Ай-яй-яй, беды какие, слышь, Ваня? Ой, не сносите вы головушек! Не доживете до свадеб, как вот ученичок мой! А дальше-то будете как, неужто всю жизнь в такой канители?

- А как же, подрастем, в Красную Армию пойдем, беляков бить. Побьем дальше пойдем, за мировую революцию...

- Погибнете, - пугается пчеловод, - погибнете.

- А нам не жалко! Нас много таких! Какие-нибудь да останутся, наше святое дело продолжат, чтобы не было эксплуататоров на земле! - задорим старика.

- Да ведь какие эксплуататоры, меня вот тоже так обзывали не раз, а кого я эксплуатирую? Только пчелу! Но это нам и бог велел.

- А Ваню? - шутит Сережка.

- Ах, да какая же это эксплуатация? Ваня - мой ученик, добровольный помощник. Он от меня больше пользуется, чем я от него. Верно ведь, Ванек?

Кивает кудрявый, а сам к нам льнет:

- Ну, а чего дальше-то, ребята, как это будете мировую революцию-то делать?

- А уже она делается. В Германии, например... Опять же в Венгрии.

Мы за словом в карман не лезем. И так это все любо, что и бабушка с печки слезла, и девчонки не спят - дочки пчеловода. А у тихого Ванечки глаза звездами горят.

Понравились мы в семье пчеловода. Почти до свету проговорили. Все жалели нас, опасались за молодые наши жизни, уговаривали остаться: дела нам всем хватит на пчельнике.

И старик просил, и хозяйка заботилась, и дочки ласково за руки брали. Ну, ей-ей, чуть не соблазнились мы с Сережкой, кабы не пролетарская наша закалка.

Мы-то не соблазнились, а вот Ванюшка соблазнился. Тронулись мы на рассвете, смотрим, что-то в наших санях лишнее, тесновато как-то в плетеной кошеве. Хвать-похвать, а это лишний пассажир. Кто же это к нам вскочил зайцем? Глядь - Ванюшка! Вот тебе и раз - это он с нами собрался мировую революцию делать, не побоялся опасностей и от своего благодетеля тайком сбежал.

- Куда же ты, Ваня, от такой тихой жизни?

- Пока на съезд, а там видно будет, - тряхнул кудрями парень.

- Да ведь никто не выбирал тебя, Ваня. Чей же ты представитель?

- А я сам от себя буду.

- Сам себе делегат?

Хохочут ребята, но парня не гонят. Как его обижать, он не просто в чужие сани вскочил, закатил перед тем два бочонка меду, свое жениховское приданое. Все, что заработал за труды свои, не пожалел ради будущего!

- Это, - говорит, - в общий котел: чай пить будем на съезде.

Прихватили мы его с собой не то всерьез, не то для забавы.

Мчится наш поезд санный, колокольцы звенят, глухари гремят, железные подреза, как скрипки, поют. Оркестр, да и только! Морозная пыль из-под копыт. Ветерок на спусках.

Мы и поем, и шутим, и, спрыгнув с саней, с конями перегоняемся. А Сергей Ермаков, как руководитель делегации, уму-разуму учит казначея нашего Савву Исаича, чтоб он на собраниях зря не болтал. Сорвет нам предсъездовскую политику.

- Ничего, - усменулся в бороду казначей, - припугнуть мужичков старыми грехами не вредно, добрей к новому станут.

Второй ночлег наметили мы за Окой: там от банд поспокойней. Но попалось на пути большое красивое село Навра: внизу заливные луга, по горам дремучие леса. Взлетаем в околицу, намереваясь проскочить мимо, но не тут-то было.

- Смотри - крашены дышала, видать, еремша пришла?

- Колокольчики-бубенчики, еремшинские птенчики.

- Знаменитые кучера, с горы кубарем, а в гору пешком! - шутят деревенские.

- Эй, не замай: что у навринца на языке, у еремшинца в кулаке, отвечает наша ямщина.

- Известно, в Еремше ребят не родят - на наковальнях плодят, кованые башмаки, железные кулаки, - смеются навринцы.

- Узнают петуха по крику, Навру - по вру!

- Ладно, побасками сочтемся, далеко ли путь держите?

- На съезд молодежи! На красный съезд!

Так перебрасываемся шутками с ребятами молодыми, с бабенками удалыми, придерживая коней, чтобы собак не давить. И чуем, что-то в селе пахнет жареным. Почему-то не в субботний день бани топятся над ручьем. Бабы на крылечки босые, в подоткнутых юбках выскакивают. Что за уборка, к какому празднику готовятся?

Поводит длинным носом Савва Исаич и спрашивает:

- Что это у вас за праздник, каких гостей ждете?

- Да вас, Савва Исаич, кого же! - кланяются ему старики, снимая шапки, как до революции.

- Ай слух раньше нашего звона дошел? Вспомнили про долги - решили угощеньицем откупиться? - усмехается казначей.

- Да уж угостим гусями, пирогами, жаркими баньками.

- Так-так, дело доброе, - приглаживает Савва Исаич бороду и нам своими большими, как у совы, глазищами подмаргивает: вот, дескать, что делает правильная политика, стоило в одном селе долговую книгу предъявить, как в другом - честью кланяются. Без всякого спору об аннексиях.

Кучера наши тоже носы по ветру, коней ко дворам и объявляют постой.

Нам бы на съезд поторопиться, а Савва Исаич агитирует насчет баньки.

- Останемся здешнюю молодежь всколыхнуть! - поддержал Сережка.

Ладно, всколыхнули. Ниспровергли руководства какого-то местного культпросветского кружка, под аполитичным названием "Рассвет", где захватили власть поповы сыновья. Мы переименовали его в "Красный рассвет". Избрали и здесь двух делегатов от сохи.

После официальной части объявили вечер смычки рабочей и крестьянской молодежи с музыкой и танцами.

Как сел за рояль сын доктора да как ударил по клавишам, так из-под пальцев только что живые птицы не вылетали, а звуки играли, звенели и пели на разные голоса: и ручьями журчали, и громами разговаривали. Старался интеллигент.

Но странное дело: веселья не получилось. Что-то было не так. Девушек, например ни одной. Куда девались? Да и сельские ребята какие-то робкие, настороженные. Словно ждут чего-то, а чего - неизвестно.

Так и разошлись по домам в какой-то неопределенности... Но горячие пироги, жареное и пареное мясо, сладкая медовуха несколько поуспокоили нас. И мы заснули в чистых горницах не хуже кучеров наших, всласть попарившихся в навринских банях. Спим чистые, невинные, как младенцы. И вдруг пробуждает нас ржание коней, топот ног, хлопанье дверей, злая ругань. И больше того - толчки и пинки. И непонятный вопль наших хозяев: