Александр Бойм - Летние истории

- Очень приятно.

- Взаимно. Так вот, смотри: с коричневыми головками по талеру, с зелеными по пять, с фиолетовыми по десять, обломанные по двадцать пять. Начальная ставка и минимальный шаг - талер.

- Это очень мало. Давайте хотя бы по пять.

- Без проблем.

"Пятьсот".

- Ты, я смотрю, всерьез за нас взялся, - покачал головой Илья.

После того как Калью попросил напомнить ему порядок комбинаций, Света окаменела лицом, а Рома поднял изумленные брови: "Штука".

Первая же сдача вышла оглушительной: азартный прибал поменял три карты и полез вверх как одержимый, Илья, купивший к паре третьего туза, понимая, что у Калью, почти наверное, тройка, закрыл его на трехсот. Лифляндец, заливаясь идиотским смехом, выложил королевское каре.

Через пятнадцать минут перед ним было навалено спичек талеров на восемьсот.

Страдзинский злился, не понимая, - сам он проигрывал не больше сотни, но происходящее его раздражало.

Калью играл не то, что плохо, а так, что хуже некуда. Его карты были очевидны после первой же ставки; он даже не утруждал себя следить, сколько другие меняют карт, однако, несмотря ни на что, продолжал выигрывать.

"Неужто? - Страдзинский стал незаметно вглядываться в руки Светиного ухажера, но тасовал тот также неуклюже, как и играл, - притворяется? неужели действительно так претая пруха? или:"

Калью глядел начищенным чайником, сверкал и искрился высокомерной радостью, тщательно раскладывал спички, ежеминутно и громогласно объявлял их проигрыш, словом, являл все признаки жлоба в выигрыше.

И в ту самую минуту, когда он уже окончательно признал свое фантастическое везение резонным следствием многовекового культурного превосходства, логика, разум и теория вероятности, пробудившись от получасовой дремы, жестоко развернули течение спичечных потоков. Калью занервничал, задергался и даже попробовал блефовать.

Надо полагать, и лошадь, пусти ее кто-нибудь за стол, он обмануть бы не сумел.

Можно ли, в самом деле, надеяться, что тебе поверят, троекратно громыхая всей отпущенной мощью: "Я не меняю!" - лучше, ей богу, прямо сказать: "я изображаю стрит, поверьте мне, пожалуйста!"

Обошлось ему это недорого, всего талеров в полтораста. После неудавшегося блефа Калью стал отыгрываться (он уже смотрел на уходящие спички, как на свои кровные), потеряв остатки осторожной прижимистости хуторянина.

С каждой минутой их затея нравилась Страдзинскому их затея все меньшенравилась все меньше. и, к Когда же Калью, проиграв пятьсот талеров, с шиком поменянные перед игрой, извлек, трясясь рукой, вторую розовую бумажку, и прозрачные бусинки заиграли у него на невысоком лбу, отороченном светлой челкой, Страдзинскому Роме стало противно и уже происходящее разонравилось вовсехотелось только, чтобы все это быстрее закончилось.

Проиграв половину второй бумажки, бледный Калью поднялся, обещая вернутся через минуту.

- Светик, что-то твой кавалер плохо выглядит.

Но Света выстроила губы в линию и шутить была не намеренна.

- Заткнись! Вы ведётдете себя, как три бляди! Все! Хватит! Вы вскрыли его уже на семь сотен! Все! Кончайте!

- С удовольствием, - двусмысленно отозвался Илья, - но я не понимаю, в А в чем собственно дело? Взрослый, самостоятельный парень решил сыграть с провинциалами:

- Иля, не пизди! Сколько там вашим мокрощёелкам? семнадцать!? восемнадцать!? Ты понимаешь, что, издеваясь над ним, вы издеваетесь надо мной!?

- Фью-ю: круто, - присвистнул Боря от такого напора. - Ладно, мужики, закругляемся. А ты, Светик, все-таки, как бы: ну, следила за речью, что ли:

- Иди ты! Просто, как свиньи: - немного остыла Света и, закурив, взахлёхлеб затянулась, - почему обязательно надо взять и испоганить все настроение?..

- Свет, ты только помоги нам, уведи своего горячего парня.

- О`кей.

Спасению прибалта от финансового краха способствовало появление Любы и Маши. И вот, едва закрылась дверь за Калью, Светой и его побитыми глазами, как из бара были торжественно извлечено шампанское, игриво вскипевшее за славную победу.

Глядя в пузырящийся бокал, Страдзинский ощущал лёегкую неуютность, не то чтоб ему было жалко или, тем более, стыдно, но как-то, знаете:

VII

Страдзинский, взгромоздившись на подоконник, пускал сквозь распахнутое окно дым в заросший сад. Солнце покрывало его резной тенью огромной и дряхлой одичавшей яблони. Хотя день катился к шести и вечерняя прохлада уже вступала в свои права, ощущалось, что хорошая погода все же пришла.

На плечах у него развязно болталась распахнутая красиво выцветшая джинсовая рубашкха, решительно ничего не скрывавшая в своем циничном распахе. Зажавимая сигарету ртоми и щурясь от лезущего в глаза дыма, Рома сплёел уже расччёесанные волосы в хвост.

"Опять курить начал: надо хоть что-тонибудь приличное купить:"

- С добрым утром!

- Привет, - улыбнулся он через плечо. Она Она не слишком нравилась ему теперь, как не понравилась и вчера вечером. Отчего-то в дискотеке Люба показалась ему много симпатичней. Покоробил вчера Страдзинского и ее наряд, слишком явно отдававший барахолкой.

- Было очень хорошо, - сказала она, перекатившись на спину и подложив под голову руки, - просто здорово. Мне ни с кем не было так хорошо.

- Да?

- Правда-правда.

"Интересно, а что я сейчас должен сказать? В самом деле? или Это замечательно?

или Я очень рад? или Каждый раз теряюсьКрошка, ты еще и близко не знаешь на что способен старина Хью.?"

- А тебе?

- Мне тоже, - покорно брёел Страдзинский в единственном русле, ему оставленном.

- Мне даже не верится, что я! я! На второй же день - с мужчиной!

По комнате потянуло затхлым запахом добродетели.

- В первый.

- Что?

- Мы с тобой занялись любовью, - сверкнул Рома пафосом, - менее чем через сутки после знакомства.

- Действительно, - улыбнулась она, - а у тебя было много женщин?

- Восемь Восемь или десять, - ответил он без запинки, как отвечал уже лет восемь, и можно уверенно утверждать, что какое-то время это было правдой.

- А у тебя?

- Теперь трое.

- Небогато.

Люба начала рассказывать тем же бесстрастным тоном, от какого не отказывалась никогда, рассказывала ли она что-нибудь трогательное или, напротив, по ее мнению, смешное. Рома вдруг подумал, что этот разговор этот был бы естественнее в темноте постели, постельной полутьме на таинственно приглушаяенных голоса тонах.

Первым был одноклассник. Была ли это обычная школьная страсть, обоюдно признанная любовью, или любовь, обострёенная девственной страстью, - бог весть.

Зато доподлинно известно, что, дойдя до кульминации, любовь вылилась в неумелые после уроков хрипения, где и пробуксовала несколько месяцев. Девственности он их, в их, в конечном счёете, , все-таки лишил, но Любе каждый раз было больно до крови, и она стала уклоняться от послеуроковых соединений.