Алла Боссарт - Повести Зайцева

Так, сколачивали своими кривыми руками что-то сикось-накось, поскольку потребность в продукции никогда не насыщалась, и еще не родился клиент, который в этом вопросе придавал бы форме решающее значение. Но Билятдин Сафин - Билятдин Сафин совсем другое дело. В его лице вы сталкиваетесь с редким отечественным явлением: явлением Мастера. Известно, что сейчас это редкий природный феномен вроде дифракции. А когда-то мастера составляли силу России - пока не спились, не передохли с голоду на пересылках и, наконец, не переродились в мутантов, у которых руки растут примерно оттуда же, откуда и ноги. Вообще, история всегда располагала примерами, когда мастеров пытали и казнили. Но со временем отдельные перегибы на местах превратились в повсеместную практику - и даже в теорию. Прадед Сафа держал гробовую мастерскую в Симеизе и слыл лучшим мастером на побережье. По семейной легенде, его призвал сам аншеф Воронцов, когда в Алупке утонула его тайная любовница, красавица-татарка. На обратном пути Сафа погиб, сорвавшись спьяну с горной тропы. Что было странно, ибо прадед, как и все его потомки, пил только воду. Дед Билятдин продолжал дело своего отца и здорово разбогател на эпидемии холеры. Перед войной он перебрался в Севастополь, рассчитывая развернуть большой бизнес. Там его и шлепнул какой-то перекопский комиссар, наткнувшись на двух бледных, как смерть, офицеров, преждевременно укрывшихся в замечательных кипарисовых гробах. Отец Ахмат начинал мальчиком в артели, обнаружил талант и с первыми усиками стал помощником хозяина. Но тут кустарей как раз принялись разгонять, хозяин сгинул, Ахмат несколько лет поработал на верфи, а с началом войны ушел судовым механиком на крейсере в море, где хоронят, как известно, без гробов. В сорок четвертом он высадился на родном берегу с боевым ранением в виде раздробленного голеностопа и, как следствие, оттяпанной по колено ноги. Это в августе. А в ноябре уже топтался, проваливаясь костылем в снег, рядом с какой-то железнодорожной веткой без признаков станции. Больше никогда здесь не останавливался ни один поезд. Вскоре, как грянули настоящие морозы, ремесло Ахмата здорово пригодилось бы. Но закапывали прямо так. А кто выжил, построили поселок Кара-Ай, Черный Святой. Или Каравай - для русского уха, для сибирского языка. Ахмат помер, не удержался. Жена его, Зара, осталась на сносях и в разгар весны, 9 мая 1945 года родила Билятдина. Вот такая нехитрая история. Билятдин плотничал и столярничал с самого малолетства, умея все как бы от природы. Свой первый гроб выстругал годам к пятнадцати - матери. И товарняком укатил на юг. А к югу лежала практически вся страна. И сердце ее, ее кровавая печень - Москва. - Короче, Билятдин, - подошел тут Толик Шестаков, жирный парень по прозвищу Малюта. - Ты, бля, бригадир, а ребят уважить не хочешь. Ребята, бля, обижаются. Мастер Сафин поморщился. А с другой стороны, думал он (корабликом ведя рубанок по белой доске и глядя, как отслаивается, завиваясь, легкий локон стружки), грех именно не выпить, потому что не только ему, Билятдину Сафину, исполняется завтра тридцать пять лет, но столько же лет исполняется и великой Победе. - Толик, - сказал он Шестакову тихо, как всегда, - а может, завтра? - Ты что, Билятдин, твою мать, охерел ты, бля, в натуре? Завтра, понял, гуляем, бля, Победа, выходной! - Я и приглашаю, - мучаясь, проговорил Билятдин, внимательно глядя на ползущую длинную стружку. - Бери жену... И вы все, - глянул он на столпившихся мужиков, - посидим, как люди, дома, нормально закусим, такой праздник... - Сабантуй? - догадался кто-то. А сизый от беззаветного пьянства ветеран Прохоров уточнил: - И старуху, говоришь, брать? Шестаков неожиданно закричал: - Да моя сволочь только изгадит нам весь кайф, Билятдин! Это же, бля, такая, бля, в натуре, а нажрется - вообще, бля, туши фонарь! - Что, работнички, все ханку трескаем? - за общим производственным шумом никто не заметил, как вошла Горемыкина и стояла теперь возле перевернутого гроба, застеленного газетами и сервированного тремя пока бутылками водки, буханкой бородинского, банкой частика в томате, плавленым сырком, россыпью соевых конфеток и загогулиной полтавской колбасы. - Какие люди! - загомонили мужики. - Без охраны! Андревна! В честь Победы, а? По маленькой, а? У Сафина именины, у бригадира, Андревна, святое дело! Горемыкина уставилась поверх очков на Билятдина: - И ты туда же, Сафин? Не ожидала. Билятдину, как всегда, стало невыносимо жаль Горемыкину и отчего-то стыдно за свою хорошую трехкомнатную квартиру недалеко от работы, на Дмитровском шоссе, за дружную семью, за свою красавицу Галию с ее вязальной машиной, за Рашида - отличника матшколы, за маленького атлета Рахима и даже за крошечную, похожую на ангела, Афиечку, за ее слабые локоны, как свежие стружки... Он остался в цехе после всех и закончил свой шестой за день гроб. Обычно Билятдин делал пять штук, но сегодня дерево слоилось особенно мягко, гвоздь входил ровно и чисто, доска к доске подгонялась гладенько, и останавливаться не хотелось. Наслаждение от работы теплом разливалось в плечах, спине, зажигалось в паху, как бывало, когда ночью обнимал он свою Галию, ее полированное самшитовое тело; проникая ладонью сквозь кожу, гладил, как хорошо оструганную и ошкуренную доску, касался пальцем выступившей на срезе янтарной капли, подносил руку к лицу и вдыхал таежный скипидарный запах, чуть не плача. Вот как любил Билятдин Сафин это дело. А сегодня, накануне праздника, в душе был особенный лад. Билятдин радовался, что пригласил в гости мужиков, представлял, как Галия расстарается, напечет-наварит, как будет он сидеть во главе стола и по праву гордиться умным Рашидкой, статным Рахимкой и ангелком Афиечкой. Он вспомнил, как испуганно вдруг улыбнулась Наина Андреевна, приглашенная на день рождения наряду со всеми, и запел один в светлом, крепко пахнущем свежим деревом цехе, затянул высоким голосом, вольно и однообразно, как степь. Была у Билятдина и мечта. Он мечтал сработать гроб товарищу Леониду Ильичу Брежневу. И поскольку Билятдин был мужчина трезвый и прозаический, в мечте его тоже не было ничего дикого и безумного. Хоть и не такой уж глубокий старик, но выглядел Леонид Ильич Брежнев не сильно жильцом. Дряхлеющий на глазах трухлявый гриб - вот как примерно он выглядел, если кто не помнит. Теперь дальше. Конкурентов в изготовлении императорского гроба у Билятдина нет, потому что он, как уже известно, лучший мастер на заводе, а завод единственный в Москве, и все правительственные заказы идут к ним. Даже Сталину саркофаг работал здешний мастер - ну, конечно, в спецмастерской при Кремле. Помер, как ни странно, этот старичок недавно (не Сталин, а мастер) целиком и полностью своей естественной смертью.Читать дальше