Марк Алданов - Ключъ

-- Не могу съ вами согласиться,-- сказалъ Яценко.-- Порядочному человeку скрывать нечего и онъ на судe, подъ присягой, лгать не станетъ.

-- Однако, въ самомъ дeлe было бы ужасно предположить, что на эшафотъ и на каторгу часто посылаютъ ни въ чемъ неповинныхъ людей! -- воскликнулъ Горенскiй.

-- Я это отрицаю категорически,-- сказалъ, слегка блeднeя, Николай Петровичъ -- Судебныя ошибки составляютъ самое рeдкое исключенiе. Ихъ процентъ совершенно ничтоженъ.

-- Для того, кто невинно осужденъ, есть полныхъ сто процентовъ судебной ошибки,-- отвeтилъ {279} Браунъ.-- Но я, кромe того, позволяю себe думать, что ничтоженъ процентъ не судебныхъ ошибокъ, а лишь тeхъ изъ нихъ, который рано или поздно раскрываются. У людей, сосланныхъ въ Гвiану или въ Сибирь, остается не такъ много способовъ доказать свою невиновность.

-- А у казненныхъ тeмъ паче,-- подхватилъ Нещеретовъ.

-- На мeстe служителей правосудiя я скорeе утeшался бы другимъ,-продолжалъ съ усмeшкой Браунъ, обращаясь къ Николаю Петровичу. -- Конечно, очень многiе порядочные люди, случалось, подходили вплотную къ преступленiю. Однако на скамью подсудимыхъ въ уголовномъ судe въ громадномъ большинствe случаевъ попадаютъ все же люди весьма невысокаго моральнаго уровня. Преступленiя, въ которомъ ихъ обвиняютъ, они, можетъ быть, и не совершили, но особенно жалeть о нихъ тоже нечего. Вотъ чeмъ бы бы я утeшался на вашемъ мeстe.

-- Это довольно странная мысль,-- сказалъ, съ трудомъ сдерживаясь, Яценко.

-- Отчего-же? -- вставилъ Фоминъ.-- Гамлетъ говоритъ: "если-бъ съ каждымъ поступать по заслугамъ, то кто избeжалъ бы порки?"

-- Вотъ это такъ! -- засмeялся Нещеретовъ. -- Ай, да Гамлетъ!

Фоминъ тоже засмeялся и повторилъ по англiйски старательно заученную цитату. Произнося англiйскiя слова, онъ какъ-то странно, точно съ отвращенiемъ, кривилъ лицо и губы, очевидно для полнаго сходства съ англичанами.

-- Есть изреченiе еще болeе удивительное,-- сказалъ, зeвая, Браунъ.-Помнится, Гете замeтилъ, что не знаетъ такого преступленiя, котораго онъ самъ не могъ бы совершить.

Въ гостиной зазвенeлъ звонокъ. {280}

-- Въ залъ, въ залъ, господа! -- сказалъ Кременецкiй.-- Сейчасъ начнется "Бeлый ужинъ".

IV.

Эстрады въ большой гостиной не было; сцена отдeлялась отъ зрителей только шедшей по полу длинной бeлой доскою, съ придeланными къ ней изнутри электрическими лампочками. Люстру потушили въ залe минутой раньше, чeмъ слeдовало. Гости уже въ полутьмe поспeшно занимали мeста, разстраивая ряды неплотно связанныхъ между собой, взятыхъ на прокатъ стульевъ, выдeлявшихся своей простотой въ богатой гостиной. Слышались извиненiя, сдержанный смeхъ. Потомъ наступила тишина. Звонокъ позвонилъ опять, короче, и занавeсъ медленно раздвинулся, цeпляясь и задерживаясь на шнуркe. Одобрительный гулъ пронесся по залу. Сцена была ярко освeщена и все на ней,-- южныя деревья, цвeтные фонарики, мебель, даже декорацiя съ видомъ залива,-- было довольно похоже на настоящiй театръ. Взволнованная Тамара Матвeевна присeла на крайнiй стулъ у прохода. На сценe, вполоборота, почти спиной къ публикe, наклонившись надъ перилами, стояла Муся.-- "Марья Семен..." -- негромко сказалъ кто-то и не докончилъ, видимо, испугавшись звука своего голоса.-"Ахъ, какъ мила Муся, прелесть",-- прошептала рядомъ съ Тамарой Матвeевной госпожа Яценко. Тамара Матвeевна благодарно улыбнулась въ отвeтъ и немного успокоилась. Муся въ своемъ бeломъ платьe Коломбины, сшитомъ у Воробьева по рисунку моднаго художника, была въ самомъ дeлe очень хороша. Гдe-то въ глубинe заигралъ рояль. "Нeтъ, прекрасно слышно",-- подумала Тамара Матвeевна: {281} рояль послe долгихъ споровъ и опытовъ рeшено было поставить въ ихъ спальной. Тамара Матвeевна тревожно обвела глазами залъ, полуосвeщенный ближе къ сценe, болeе темный позади. Всe гости уже размeстились -- приблизительно такъ, какъ подобало каждому, хотя ихъ никто не разсаживалъ. Въ первомъ ряду было много свободныхъ стульевъ, точно всe стeснялись занять тамъ мeста. Посрединe перваго ряда, съ улыбкой глядя на Мусю, сидeлъ, развалившись, Нещеретовъ. Сердце Тамары Матвeевны радостно забилось. Немного дальше, у прохода, тоже въ первомъ ряду, она увидeла въ профиль Клервилля.-- "Какой красавецъ!" -- почему-то испуганно подумала Тамара Матвeевна.

Рояль замолкъ. Муся долго разучивавшимся движенiемъ оторвалась отъ перилъ и повернулась къ зрителямъ. Сердце у нея сильно билось. Муся знала, что очень хороша собой въ этотъ вечеръ: ей это всe говорили въ "артистической", и по тому, к?а?к?ъ говорили, она знала, что говорятъ правду. Лицо ея, надъ которымъ, при помощи Лейхнеровскаго карандаша, помады, пудры, долго работалъ искусный гримеръ, было точно чужое. Но это, какъ маска, придавало ей смeлости. Выходъ, она чувствовала, удался хорошо. Муся сдeлала надъ собой усилiе и справилась съ дыханiемъ. "Что-же онъ не бросаетъ букета?" -- спросила себя она. Изъ-за перилъ справа къ ея ногамъ упалъ бeлый букетъ. Муся слегка вскрикнула и наклонилась, поднимая цвeты. И тотчасъ она почувствовала, что легкiй крикъ удался, что она сдeлала то самое "гибкое, порывистое движенiе", которое дeлаютъ красивыя дeвушки въ романахъ, и что платье облекаетъ ее превосходно. Въ ту же секунду она стала совершенно спокойной. Обмахивая себя букетомъ, Муся вышла на авансцену. {282} Рояль давно затихъ, но Муся сочла возможнымъ немного затянуть нeмую сцену. Березинъ совeтовалъ актерамъ не смотрeть со сцены на публику. Муся, однако, теперь была вполнe въ себe увeрена. Она неторопливо обвела взглядомъ залъ. Ей бросились въ глаза Нещеретовъ, Клервилль. Она замeтила даже сидeвшую далеко Глафиру Генриховну. "Такъ Глаша голубое надeла", -- подумала Муся, спокойно отмeчая въ сознанiи, что все видитъ. "Теперь начать... Если еще съ полминуты тянуть, будетъ нехорошо"...-- сказала она себe, и, легкимъ усилiемъ поставивъ голосъ, совершенно естественно начала:

И вотъ ужъ сколько дней игра ведется эта,

И каждый день ко мнe влетаютъ два букета...

Муся теперь почти не думала о произносимыхъ словахъ. Она знала стихи отлично, множество разъ повторяла ихъ безъ запинки, всe интонацiи и движенiя были разучены и одобрены Березинымъ. "Только не думать, что могу сбиться, и никогда не собьюсь",-- говорила себe Муся, хорошо и увeренно дeлая все, что полагалось. "А вотъ же я объ этомъ думаю -- и все таки не собьюсь. Какой онъ красавецъ, Клервилль!.. Но зачeмъ же Глаша не надeла лиловаго? Нещеретовъ ловитъ мой взглядъ... Не надо его замeчать..."

...Да, два поклонника есть у меня несмeлыхъ,

И одинаковыхъ, и совершенно бeлыхъ...

"Жаль, что Клервилль плохо понимаетъ по русски... Рядомъ съ Глашей Витя Яценко... А та дама кто?.. Сейчасъ нужно принять "притворно-суровый видъ". Потомъ перейти къ столу... Сергeй Сергeевичъ, вeрно, слeдитъ оттуда... Клервилль смотритъ, кажется, на мою шею. Никоновъ говорилъ, {283} что противъ такихъ красавцевъ полицiя должна бы принимать мeры... Мама бы чего не наговорила... Теперь повернуть голову направо"...