Семен Бронин - История моей матери

- С тобой, Рене, ухо востро надо держать. Не знаешь, чего ждать от тебя.

- L'enfant terrible.- Гюйо точил на нее зуб за вчерашнее.

- Тогда уж лучше la fille terrible,- сказала она, входя в роль острослова, и они снова, привычно уже, засмеялись, но оставили ее затем в покое и перешли к тому, что интересовало их куда больше: как далеко пойти в предстоящей схватке с полицией, чтоб не залезть в нее с головою.

(Если перевести игру слов на язык родных осин, то Гюйо сказал ей, что она "ужасный ребенок", а она возразила, что хотела бы быть "страшной красавицей" - или что-то в таком же роде.)

Площадь перед Домом праздников Клиши была запружена людьми и оцеплена полицией: чинами в мундирах и людьми в штатском, которых было не меньше, чем первых, и которые выдавали себя тем, что слишком безразлично и рассеянно оглядывались по сторонам или, напротив, чересчур сосредоточенно глядели перед собой, держа под непрерывным наблюдением то, что делалось у них сбоку. Наряд конных гвардейцев перекрывал доступ в Дом праздников: там стоял префект, прибывший из Парижа. Коммунисты толпились на противоположной стороне площади - между ними и полицией сновали наиболее непостоянные и подвижные, ртутные, элементы: любопытствующие и самые отчаянные. Среди последних Рене, стоявшая рядом с партийными деятелями, увидела Мишеля. Он тоже ее заметил, но не спешил подойти ближе: расхаживал по площади с торжественным и мрачным видом и вел себя так, будто один был на площади. Рене сама подошла к нему.

- Я здесь со вчерашнего вечера,- объявил он ей.- Площадь наизусть выучил. Истоптал вдоль и поперек. Это классовая борьба в действии.

- Что ты имеешь в виду? - спросила она: он изъяснялся слишком коротко как телеграф или как кондуктор, объявляющий остановки.

- Не видишь, сколько полицейских? Я их всех на версту чую. Они как я: с утра место заняли. Вместе торчим. Меня, наверно, за своего приняли: никто не спрашивает - будто так и надо. О если б они знали, как я их ненавижу!

- За тебя дома беспокоиться не будут? - Все женщины мыслят одинаково, и Мишель ответил ей по-мужски:

- Дома?! Что я там не видел? Отцовской библиотеки и его менторства? Разве сравнишь с этим?..- и обвел взглядом площадь.- Знаешь, чем я сейчас занят?

- Нет.

- И не догадаешься. Строю план сражения. Между нами и полицией. Куда пойдет правое крыло, куда левое. Вот там я бы поставил боевую группу и ударил бы ею по полиции. В моем ранце, Рене, жезл фельдмаршала. А дом? повторил он пренебрежительно.- Пусть привыкает к моему отсутствию. Смотри, что-то задвигалось! Может, и правда дело дойдет до потасовки!..

Площадь и в самом деле пришла в движение. К префекту направилась делегация мэров красных предместий: чтоб вести с ним спор на надлежащем уровне. Первым был Вильморен, гладкий, упитанный и хорошо одетый мэр Сен-Дени, который умел ладить со всеми - и с рабочими, ценившими его за представительность и вальяжность, и с префектурой и прочей бюрократией, которая чувствовала в нем лицемера, какими по большей части были сами. Он взял на себя ведение переговоров: другие были не столь авторитетны и самонадеянны.

- Статья одиннадцатая "Декларации прав человека и гражданина",-вкрадчиво и убедительно втолковывал он префекту,- гласит: "Свободное сообщение мыслей и мнений - одно из наиболее ценных прав человека, поэтому каждый гражданин может излагать свои мысли свободно в устном и письменном виде..."

- "но должен отвечать за злоупотребление этим правом в случаях, предусмотренных законом",- прервал его префект, заканчивая за него статью.-Я знаю Декларацию, Вильморен.

- "Должен отвечать",- согласился тот не колеблясь.- И мы ответим после проведения конгресса, если в чем-то окажемся неправы. Заплатим штрафные санкции. Но вы не можете препятствовать нам в осуществлении права, предусмотренного конституцией. Мы заранее сообщили о проведении митинга.

Префект покосился на него: до этого он смотрел на площадь - там, а не в разговоре с мэром, решалась судьба дня.

- Уже не конгресс, а митинг?.. В любом случае - муниципальные здания существуют не для проведения политических акций, а для нужд округа,- отрубил он.- Мы тоже сообщили вам об этом заранее.

- И хочется вам драки, префект? - спросил уже иным, бретерским, тоном красный мэр.- Ею ведь все кончится.- Но префект был непреклонен:

- Я знаю это. У меня и на это есть полномочия. Мы к драке готовы...

Вильморен со товарищи вернулись на другой конец площади, на исходные позиции. Здесь переговорщики разделились. Вильморен подошел к Дорио, стоявшему слева, среди ближайших соратников, двое других - к группе, обособившейся справа: здесь был Морис Торез, числившийся первым лицом в партии. Это был невзрачного вида человек с неяркой, чисто рабочей внешностью, который, однако, все более возвышался в Политбюро - видимо, как раз благодаря своей неприметности: в темные, смутные времена, какие переживала тогда Французская компартия, ценятся как раз неброские люди, ничем среди других не выделяющиеся. Он тоже был окружен советниками, но в отличие от группы Дорио, где происходил заметный обмен мнениями и где была живая жестикуляция, здесь разговор шел незаметно, почти беззвучно, короткими репликами в сторону, a parte. Руководители враждовали между собой почти в открытую и не могли сойтись для принятия решения - функцию связующего звена вновь взял на себя главный комсомолец Гюйо, челноком заходивший между ними, от одного полюса к другому.

В толпе тоже начали шептаться: говорили неслышно, боясь шпионов, которые в эту минуту должны были напрячь уши, натренированные в школе подслушивания.

- Что там?

- Префект отказался уйти. Муниципальные здания должны использоваться по назначению.

- А полиция не должна использоваться по назначению?! Не громить своих, а ловить настоящих жуликов?! Негодяи! (Les salauds!) - слышалось отовсюду.

- Ты что, только на свет родился? Полиция для того и существует, чтоб жуликов от тебя защищать... Смотри, что-то решается. Уходим? Только не сегодня! У меня руки чешутся - дать им всем по мордасам!

- Тише ты! Тут не только стены - и камни слышат! Сейчас все решится...

Рене стояла недалеко от свиты Дорио. Она не могла подойти ближе: не позволяла партийная субординация, но слышала многое из их разговора. Дуке скорым шагом подошел к ней:

- Снимаемся с места. В Монферней уходим: там запасной зал приготовлен.

Мишель, стоявший рядом с Рене и соскучившийся от безделия (ведь не он принимал решения), оживился:

- Это ловко! Они все не уйдут: побоятся, что вернемся. И префект с места не сдвинется, поскольку ему важность не позволяет, а мы в это время уже там будем. Монферней рядом, под боком. Я вчера ходил, местность обследовал.

Дуке воззрился на него: заподозрил в нем сыщика, одумался: