Семен Бронин - История моей матери

Рене стало неловко, но она не могла сказать, что учится в лицее: была уже хорошим конспиратором.

- Что-то я, конечно, читала... У нас сосед был - давал мне школьные учебники,- и незаметно подмигнула Люку: знай, мол, наших - и Люк, который и ее уже начал побаиваться после столь ученых сентенций, вздохнул тут с облегчением.

- Учебник или хрестоматию? - Мишель оказался вовсе не так прост, как казался поначалу, и поглядел на нее с орлиной проницательностью: таков был, видно, взгляд и у его отца, от которого он напрасно отказывался.

- И то и другое.- Рене решила если врать, то короче.- Тексты я тоже читала.

- Только те, что в хрестоматии? Или и классиков тоже? С "Пролегоменами" Канта знакома?

- Нет,- честно призналась она.

- И не берись! Я проштудировал - без толку! И вообще - во многом знании многие печали. Дошел вот до Маркса и споткнулся. Не сознание определяет бытие, а бытие сознание. Это "Немецкая философия", часть первая. Сказал как ножом отрезал. Как ни бейся, а из своих берегов не выйдешь - умом будешь знать, а душой остаешься там же. В бытии, гори оно пропадом!

Рене была настроена проще и практичнее.

- Знаешь что? - надумала она.- Давай-ка вечернюю философскую школу организуем. Я уже пробовала это делать. "Происхождение семьи, частной собственности и государства" рассказывала.

- Рене, фи! - воскликнул он.- Нести эту бурду в массы?! Я от тебя такого не ожидал!

- Сверху спустили,- оправдалась она.- Потом мне было тогда всего двенадцать...Ты сам читал ее?

- Просматривал.

- А я чуть не наизусть выучила. И правда, не нужно было. Там все в родственных отношениях запутались - споткнулись, как ты говоришь. Но нас-то уж никто не будет контролировать: что читать, что нет. Сами выберем.

- А нужно это твоим друзьям? - усомнился он.

- А почему нет? Если тебе было интересно, почему другим нет? Хочешь из нас мещан во дворянстве сделать?

Это его подкосило.

- Еще и по морде схлопотал. Как всегда бывает, когда навязываешься.

- Надо относиться к другим как к себе,- снова профилософствовала Рене: ей трудно было отказать себе в этом удовольствии.- Каждый един и неделим и ни от кого не зависим и, когда сходится с людьми, должен оставаться собою. Но для этого он должен и к другим относиться так же...

Это были мысли не на каждый день, а рожденные моментом и тут же ею забытые, но на него они произвели впечатление. Он ведь был человеком Слов, которые откладывались в его сознании наподобие библейских заповедей. Сущность философии и морали заключается в том, чтобы давать жизни самые общие советы и формулировки, и те, что предложила Рене, были ничем не хуже и не лучше других, но и это было немало, и он как философ понимал это.

- Ладно,- покорился он.- Философская школа так философская школа. Видно, мне, как отцу, суждено учить всех философии...

Люк разнес новость по ближним и дальним знакомым, и те потянулись на огонек знания. Первым пришел, конечно же, Алекс, который вслед за Бернаром сообразил, что в комитете можно сочетать приятное с полезным. Пришлось и Люку сесть за парту: он хотел увильнуть, но в конце концов принес себя в жертву новому начинанию. Собралась, словом, целая аудитория, и Мишель, который не думал готовиться к занятию, вынужден был импровизировать и всерьез выкладываться. Он посвятил урок любимым "Пролегоменам", и они, надо сказать, удались ему - ребята записывали за ним как завороженные. Правда, Кант выступил в его рассказе не сухим въедливым стариком, а в Мишелевом блестящем переложении и преломлении - молодым и страстным, но именно этим и прельщают нас настоящие преподаватели. Бернар задумался так сильно, что до него потом три дня не могли достучаться: все ходил под впечатлением пролегомен (хотя так и не узнал, что это такое) - будто на него просыпали манну небесную. Рене и та позавидовала Мишелю. Она впервые столкнулась с потомственным книжником: до того встречались лишь скороспелые умники, выросшие на необработанной, неунавоженной почве - и она почувствовала всю разницу между ними.

- Интересно,- призналась она.- Я бы так не сумела.

- Конечно,- согласился он с ней, нисколько не зазнаваясь.- Мне отец рассказывал - я вам. Но я все-таки на завод хочу, Рене. К станкам и к тем, кто на них вкалывает. Когда пойдем?

- Сама бы пошла,- сказала она.- Мы тут засиделись...- и встала. Ей захотелось размяться. Или же она приревновала к нему свою компанию.

- Хочется чего-то настоящего,- продолжал мечтать вслух Мишель.- Чтоб взяло тебя за вихры и стукнуло. Жизни, словом, а не ее отражения...

Мечта его вскоре исполнилась - он попал-таки в переделку. Революция не всегда течет скучно и серо, в ней бывают и свои праздники тоже...

12

Дуке в этот день забежал к ней на минутку. Он был сам не свой взъерошенный и взволнованный.

- Будь здесь и никуда не уходи!

- Я всегда тут.- Рене не отпрашивалась и в худшие времена. Теперь же рядом сидел Мишель, охотно проводивший время в ее обществе.

- Да? Иногда тут твой Бернар отлеживается. Сегодня все в Клиши едем. Там намечен конгресс по подготовке Первого августа. Полиция его запретила. Сейчас Гюйо приедет.

- Кто это?

- Гюйо не знаешь?! - Дуке от неожиданности забыл обо всем прочем.- Это же руководитель Коммунистической молодежи Франции! "Юманите" читаешь?

- Читаю.- На самом деле она не читала, а проглядывала газету: как Мишель работу Энгельса. "Юманите" не очень ей нравилась, и, кроме того, она не задерживалась на фамилиях, а именно это и должен делать всякий кадровый работник, особенно - рассчитывающий на повышение.

- Надо тебя на учебу послать. Ты училась вообще?

- Учусь. В лицее.

- Нам не только такая учеба нужна. Это Дорио все. Пролетит как ураган, наломает дров - и нет его: пусть другие подчищают. Он должен был об этом позаботиться. Ладно, сейчас не до этого. Дорио тоже будет. Думаю, дело пахнет стычкой. Возьмем с собой на всякий случай смену белья и сухарики... Это я шучу. Можешь не идти вообще. Хотя это Первое августа - твой день, я тебе это говорил уже.

Глаза Мишеля загорелись.

- Я тоже пойду!

- А это кто? - Дуке полагал до сих пор, что к Рене приходит ее поклонник.

- Мишель. Он у нас курс философии читает.- И Рене не удержалась, похвасталась: - У него отец профессор философии. В Сорбонне.

- Да? А он здесь философствует? - Дуке был настроен скептически.- Я вижу, у вас секция интеллигентов образовалась... Ладно, молодой человек. Никто вам запретить этого не может, езжайте, но учтите, места в автомобиле для вас не хватит: сами еле втиснемся.

- Мне не нужно места в автомобиле! - отчеканил тот.- Не нужны никакие привилегии! Я хочу быть как все, у меня нет другого желания!

- А сейчас ты не как все? - съязвил Дуке, ловя его на слове, но Мишель в пылу самоотречения, помноженного на самоутверждение, не заметил этого: философы слушают себя и редко когда собеседников. Упоминание об отце вызвало у него, однако, горестные чувства: это был вечный его соперник.