Михаил Бубеннов - Белая береза

И старик неожиданно размечтался:

- Погодите, он еще наполучает этих наград! Раз есть в нем отвага, она еще покажет себя! Солдат не может скрывать свою отвагу за пазухой! Вот вернется домой, переступит порог - и мы ахнем: вся грудь в золоте и серебре!

Всхлипывая, Алевтина Васильевна прошептала:

- Живой бы только пришел...

- Придет, ничего с нам не случится! Не всех убивают на войне. Его уж раз похоронили, значит долго будет жить!

- Придет, мама, не волнуйтесь, придет живой-здоровый, - Марийка прижалась щекой к плечу свекрови. - Сердце меня не обманет.

- Нет, он не придет, а прилетит, - авторитетно заявил Васятка. Прилетит и спрыгнет на парашюте, как эти... десантники... Раз у него будет много наград, почему он не может прилететь?

- Да, Василий вот напомнил... - спохватился Ерофей Кузьмич. Добрался до вас этот десантник, который сбежал?

- Нет, не добрался, - ответила Марийка.

- Куда же он делся? Где-нибудь замерз?

- Нет, оказалось, что его той же ночью опять поймали полицаи и увезли в Болотное. Теперь точно известно: сидит в немецкой комендатуре.

- Жаль парня! Погиб!

Закипел самовар.

Марийка соскочила с печи и сказала свекрови:

- Мама, я сама!

Она поставила самовар на стол, нашла в шкафчике и заварила чай, подала всем любимые чашки... Ей очень приятно было хозяйничать, как прежде, у стола, создавать за ним свой порядок чаепития, держать в руках знакомую посуду, резать мягкий ржаной хлеб, испеченный в лопуховском доме... Самое обычное занятие казалось теперь Марийке радостным, праздничным и значительным. Она видела, что семья взволнована ее хлопотами у стола, и оттого в ее душе точно струился горячий родничок...

- Значит, сватья-то теперь за главную хозяйку в отряде? - спросил Ерофей Кузьмич, когда и Марийка села на свое привычное место за столом.

- Да, все время на кухне...

- С питаньем-то небось плохо у вас?

- Нет, ничего, жить можно...

- А что же ваши ребята жалуются?

- Какие ребята? Где?

Ерофей Кузьмич рассказал, как позавчера ночью четверо партизан приехали на двух санях в деревню Заболотье, жаловались на голодное житье в лесу, каялись, что начали партизанить, и, наконец, ограбили три дома... Слух об этом бесчинстве партизан, по словам Ерофея Кузьмича, вызвал у народа недоумение и возмущение.

- Не может этого быть! - воскликнула Марийка, пораженная рассказом свекра. - Партизаны будут голодными, а этого не сделают! За такие дела никому не сносить головы. У Степана Егорыча не дрогнет рука. Нет, это не партизаны!

- Все говорят, что они...

- Неправда! Не верю!

- А кто ж тогда, по-твоему?

Не допив чашку чаю, Марийка встала из-за стола и, думая, прошлась туда-сюда по кухне... Вдруг она остановилась, круто обернулась, посмотрела на свекра расширенными, испуганными глазами и сказала негромко:

- Это он!.. Это Лозневой!..

- Лозневой? Да неужто он?

- Ох, подлец! Ох, какой подлец!

Внезапно осененный какой-то мыслью, Ерофей Кузьмич поднялся и воскликнул:

- Если он, то его песня спета! Так и знай! Он сегодня же ночью будет в ваших руках! Погоди, я вас научу, что делать... Что ты дрожишь вся? Не дрожи! Садись и слушай мое слово...

IV

С первого дня службы на посту волостного коменданта полиции Лозневой энергично занялся подготовкой к разгрому партизан. От этого теперь зависела его судьба. Но, чтобы серьезно думать о разгроме партизан, надо было отыскать их лесные убежища. Эти поиски, к огорчению Лозневого, продвигались очень медленно.

В комендатуру между тем ежедневно поступали донесения о партизанских налетах в разных концах волости. Партизаны не давали житья старостам и полицаям в деревнях, очень часто обстреливали из засад машины на большаке, сожгли на станции Журавлиха армейский продовольственный склад и спустили с рельсов воинский поезд, направлявшийся в Ржев...

Военный комендант Гобельман метал громы и молнии. Карательный отряд немецкой комендатуры носился по волости безрезультатно: партизаны были неуловимы. Вместо них немцы-каратели хватали и везли в Болотное, в концлагерь, ни в чем не повинных мирных жителей. Гобельман понимал, что толку от этого мало. Надо было узнать, где скрываются партизаны, обложить их стан и покончить с ними за один раз и навсегда. Поэтому Гобельман ежедневно требовал от Лозневого ускорить розыски партизанского убежища. Лозневой клялся, что еще несколько дней, и он выполнит трудное задание...

Но однажды Лозневой внезапно пришел к мысли, что, если даже уничтожить поголовно всех партизан, какие действуют сейчас в волости, с партизанским движением все же не будет покончено. Лозневой видел: идея партизанской борьбы с немецкими оккупантами, вопреки его ожиданиям и предсказаниям, пустила глубокие корни в народе. Отовсюду поступали сведения, что мирные жители всячески поддерживают народных мстителей, что из деревень все время бегут в леса те, кто может носить оружие... Лозневой понял, что теперь уже мало истребить партизан, надо убить самую идею партизанской борьбы. Но сделать это - нелегкая задача. Для этого надо добиться, чтобы народ резко изменил свое отношение к партизанам, отшатнулся от них...

У Лозневого созрел план провокации.

Этой провокацией, горячо одобренной Гобельманом, Лозневой занялся лично и в строжайшей тайне от всей комендатуры. В соучастники Лозневой подобрал трех полицаев, на которых можно было вполне положиться. Темными ночами Лозневой и его помощники стали появляться в деревнях вокруг Болотного под видом партизан. После двух таких ночей по деревням заговорили о том, что партизаны оголодали в лесах, забыли о своих высоких целях, потеряли веру в победу над врагом и начинают не хуже гитлеровцев заниматься грабежами...

...Вчера вечером в Болотное вернулся Усачев, побывавший в лесной партизанской избушке. Он сообщил об аресте Шошина и о том, что пробраться в партизанский лагерь пока невозможно. Приходилось оставить мысль об облаве, и Лозневой решил в ожидании донесений Шошина более энергично заняться своей провокацией.

...В этот вечер Лозневой вновь, в четвертый раз, молча собирался в путь. Анна Чернявкина, подавая ему варежки, спросила недовольным голосом:

- Опять едешь?

- А в чем дело?

- Интересно знать, - заговорила Анна, встряхнув кудряшками, - куда это стал носить тебя дьявол по ночам? Что косишь глаза? Нельзя сказать?

- Это - секретное дело, Анна...

- Может, другую где-нибудь завел?

- Слушай, Анна, - заговорил Лозневой, начиная сердиться, - прекрати эти разговоры! Надоело! Ложись и спи, я вернусь на рассвете...

В комендатуре Лозневого уже поджидал полицай Трифон Сысоев, переведенный недавно из Семенкина в Болотное. Он сидел в кабинете коменданта полиции как свой человек, пил самогон и трудился над жаровней с бараниной.