Михаил Бубеннов - Белая береза

Обтерев травой лопату, Юргин направился к Андрею.

- Обогнал ты нынче меня.

Глазом командира осмотрел окоп.

- О, у тебя хорошо!

С другой стороны неслышно подошел приземистый Семен Дегтярев - боец из запаса, хорошо знавший военную службу, в свое время неплохо пообтертый ею, выносливый, надежно приученный к постоянной бодрости и веселью. Тоже осмотрев окоп Андрея, Дягтярев прикрыл левый глаз и повел вверх коротеньким вздернутым носом.

- И-и, как устроил! Ты вроде зимовать тут собрался?

- А что, можно и зимовать, - ответил Андрей.

- Хе! - Дегтярев блеснул заячьими зубками. - Сказал тоже! Ночь переночуем, а утром - дальше. Сколько разов так было?

- А если не пойдем дальше?

- Как не пойдешь? Что ты сделаешь?

- Что сделаю? - все так же тихо, задумчиво ответил Андрей, и его высокий светлый лоб внезапно заблестел от пота. - А если вцеплюсь вот в землю и прирасту к ней? И не пойду дальше, а?

Дегтярев взглянул на Андрея удивленно, округлив глаза.

- И-и, какой ты! - И покачал головой.

- А как раз такой, какой надо, - сказал Юргин, вылезая из окопа Андрея; он примерялся, ловко ли будет вести из окопа огонь. - Нам всем к одной мысли дойти пора: встать и стоять, как сказано! Ничего, Андрей, отсюда хорошо будет бить.

Позади Юргина выросла непомерно долговязая, худощавая фигура Ивана Умрихина. Он был призван из запаса совсем недавно, по годам - старше всех во взводе. На длинной, жилистой и загорелой шее у него всегда высоко держалась вытянутая голова с широким утиным носом, - он будто постоянно соображал: откуда поддувает? Подбородок и щеки у него обрастали так быстро и таким жестким медным волосом, что его брили всем отделением и уже попортили все бритвы.

- Встать и стоять! - раздумчиво, простуженным голосом повторил Умрихин слова отделенного и, когда все обернулись к нему, еще раз повторил: - Встать и стоять! Ну, это как придется! Сказывают, сила силу берет. Что ты сделаешь, если у них силы больше? Вот завтра, глядишь, двинет он танки...

- Ну и что? - сердито оборвал его Юргин. - Опять пугаешь? Ты мне брось, каланча пожарная, пугать людей! Что за привычка?

- Где мне, товарищ сержант, людей пугать! - мирно и грустно возразил Умрихин. - Я сам боюсь!

- Какого же ты черта боишься? Отчего?

- Опять же через свой рост, - степенно поведал Умрихин. - Я же самый приметный в полку. В три погибели согнусь на перебежке - все одно хребет мелькает выше кустов. Меня, товарищ сержант, очень уж на большую дистанцию видно!

- Да, нерасчетлив был твой папаня! - весело подхватил Дегтярев. Экую детину породил! Вместо одного вполне бы два бойца вышло!

- Во! - охотно согласился Умрихин. - И было бы лучше!

- Главное, у каждого поменьше бы придури было, - сказал Юргин, - а то у тебя одного чересчур много.

Умрихин вздохнул, шумно очистил в сторону вместительный утиный нос и ответил без обиды, сумрачно:

- Нет, не понимаете вы моей участи! - Он высоко поднял палец. - А фамилию мою вы в счет кладете? Умри-хин! Попробуй-ка с такой фамилией на войне! С ней, бывало, и дома-то жить страшновато. Нет, дружки-товарищи, мне не миновать смерти!

- Конечно! - захохотал Дегтярев. - Лет через сто!

- Тебе, Семен, смешки все! Придется тебе туго в бою, ты в любую мышиную нору юркнешь - и был таков!

- Мне не будет туго! - дерзко ответил Дегтярев. - Уж если зачнется как следует бой, не полезу в нору, я не твоей породы!

- Ты что - мою породу?

- Ну, будет! - прикрикнул Юргин. - Сцепились дружки.

Все время молчавший Андрей, не вытерпев, тоже вмешался, - не любил он споров:

- Будет, будет, ребята! Вот охота! Давайте-ка лучше доедим, что у меня осталось. А ну, садись!

Все присели у окопа. Андрей развязал свой мешок и начал угощать товарищей домашней снедью: жареной говядиной, пирогами с морковью и калиной. "Как у нас дома там? - вздохнул он про себя, как вздыхал уже много раз за день. - Может, там уже немцы?" Подошли еще бойцы отделения Мартынов, Вольных, Глухань. Все они давно скучали о домашней стряпне и с удовольствием - второй раз за день - налегли на подорожники Андрея.

Солнце уже стояло низко над дальними урочищами. По всему рубежу продолжались работы. На ближнем пригорке, что был справа, злобно простучал пулемет: началась пристрелка.

- Вот и опять остановились, - невесело отметил Умрихин.

- Эх, много уж за неделю-то отшагали!

- И все отходим, все отходим!..

- А что сделаешь? - сказал Умрихин. - Сила!

- Да откуда у них больше сил-то! - вступил в разговор и Андрей. - У нас же больше народу! А машины...

- Машина дура, да немец на ней хитер!

- Хитрее его нет нации.

- Вот он и идет! И катит!

Дегтярев с досадой ударил костью в землю.

- Эх, да какой уж кусок отхватил!

Разламывая пирог с калиной, Матвей Юргин заметил на это угрюмо и резковато:

- Большим куском скорее подавится!

- Теперь он, этот Гитлер, - с видом старшего, больше всех пожившего, заговорил Умрихин, издали кидая в рот крохи, - теперь он прямо на Москву метит!..

- Метит? - воскликнул молоденький белобрысый боец Мартьянов. - Голов у них не хватит, чтобы дойти до Москвы!

- Москвы им не взять, пусть и не думают!

- Оно и пусть думают, да не взять!

- Нет уж! - закипел Дегтярев. - Чего-чего, а Москвы им не видать, как своих ушей! Не для немцев она создана. Весь народ наш встанет, а Москвы не отдаст. Не бывать этому никогда!

- Да, Москва... - задумчиво сказал Андрей, выбрав минутку, когда бойцы немного подзатихли. - Хороша же, говорят! Отдать ее - это вроде свою душу отдать. Я так понимаю.

И опять зашумели все солдаты.

Один Юргин, слушая их, молча трудился над пирогом с калиной. А когда солдаты начали, как бывало часто, толковать о том, что надо бы, дескать, сделать для спасения Москвы, для разгрома фашистских полчищ, идущих к ней, он заметил:

- А вот теперь чепуху начали городить. Да мы сами, если разобраться, во всем виноваты! - Он встряхнул на ладони маленький серый кремень: Видите? Иной подумает: на что он годен? Пустой камешек.

Юргин вытащил из кармана обломок рашпиля, подобранный на кресало, и ударил им по кремню. Во все стороны посыпались крупные искры. Коротко взглянув на бойцов, Юргин начал бить по кремню размеренно и часто...

- Видали?

- Это к чему же? - спросил Глухань.

- Каждому бы из нас, - сказал Юргин, - вот таким быть, как этот камешек! Каждому иметь в себе вот столько огня, силы да крепости! Да злости побольше! Черной, как деготь. Чтоб всю душу от нее мутило! И война сразу повернет туда! - Он махнул рукой на запад. - Повернет и огнем спалит всех этих фашистов, будь они трижды прокляты! Голову даю на отрез!

Он отодвинул мешок к Андрею, показывая этим, что пора кончать с едой, и мрачновато добавил:

- Их не лапшой кормить надо...

У Андрея запылало все лицо.

- Опять ты...