Вацлав Михальский - Одинокому везде пустыня

Сотни всевозможных групп и организаций, от таких больших, многофункциональных, как Земгор (Земско-городской союз) князя Львова или РОВС (Российский общевойсковой союз), созданный генералом П.Н.Врангелем, до объединений и касс взаимопомощи казаков, вышивальщиц, джигитов, шоферов такси и т.д. и т.п., изо всех сил старались сколотить русское рассеяние в нечто целостное, в некое подобие России в изгнании. И нужно сказать, что тысячи этих разрозненных усилий не пропали даром, так что зря язвительная Тэффи утверждала, что ее соотечественники собирались толь ко "под лозунгом русского борща". Появились десятки русских школ, где особое внимание обращалось на изучение родного русского языка и русской истории, а в Бьянкуре был создан даже двухгодичный Русский коммерческий институт для обучения русских без отрыва от производства на заводах Рено. Кстати сказать, Мария Александровна Мерзловская успешно окончила этот институт еще до того, как распрощалась с заводом, - именно обучение в Русском коммерческом институте открыло для нее двери в банк господина Жака, пусть ее взяли на самую незначительную должность, но что было дальше, мы знаем…

"Объединение русских врачей за границей" создало и обслуживало в Париже русский госпиталь на пятьсот человек; в Сорбонне работали десятки русских ученых как в точных, так и в гуманитарных науках, притом многие из них занимали весьма видное положение в своих профессиях; были русские газеты и издательства, действовал франко-русский университет, дипломы которого приравнивались к французским, устроители его смотрели далеко: он был создан "для подготовки молодых кадров для общественной деятельности на родине"; работали Православный богословский институт, Русский народный университет - что-то вроде вечернего отделения, Русский политехнический институт, Русский высший технический институт, Русская консерватория им. С.В.Рахманинова, которая, кстати, процветает до сегодняшнего дня. В надежде на лучшее генерал Российского Генерального штаба Н.Н.Головин создал даже высшие военные курсы, правда, французы не разрешили ему выдавать дипломы.

В 1861 году в Париже на улице Дарю был построен православный собор Александра Невского и с тех пор стоял одиноко во французской столице. После исхода русских в конце 1920-х годов в пятнадцатом, шестнадцатом и пятом районах Парижа, а также в его пригородах стали бурно строиться православные храмы. К 1930 году у возглавлявшего русскую церковь в изгнании митрополита Евлогия было в Европе уже сто приходов.

Более подробно о русских организациях в Париже можно прочитать во многих мемуарах и книгах о русской диаспоре, но хотелось бы особо отметить превосходный труд французского профессора Елены Менегальдо "Русские в Париже. 1919-1939".

Платье Мария и Уля придумали и сшили по моде: прямое, чуть ниже колен, без рукавов, но с достаточно широкими бретельками, чтобы они не впивались в обнаженные плечи. Туфли купили дорогие - светло-коричневые лодочки, с узкими, но не длинными носами, с прямым каблуком, с тонкими ремешками и маленькими никелированными пряжками: чулки подобрали телесного цвета, фильдеперсовые. Пояс сделали на заводе: взяли обыкновенную цепь из какого-то легкого дутого сплава, с довольно крупными звеньями, пошли в гальванический цех и попросили ребят отникелировать ее, там же они отникелировали огромную заколку для волос - сантиметров пятнадцать длины, хотя и довольно легкую на вес, но очень массивную на вид. В нескольких местах они незаметно прикрепили цепь к платью, а на первый взгляд она была лишь небрежно завязана на бедрах - наискосок, узлом и так, что концы ее болтались до самой кромки платья, - носить вместо пояса цепи тогда еще никому не приходило в голову, а вот Уле пришло. Не менее важным украшением туалета Марии были две роскошные жемчужные нитки, на одном замочке, одна короткая, вокруг шеи, а вторая длинная, чуть ниже талии, до касания с поясом.

Это жемчужное колье - отдельная история, заслуживающая если не подробного рассказа, то хотя бы беглого - пунктиром… Коротко говоря, дело было так: Уля искала жемчуг по всему Парижу и по всему русскому Бьянкуру, но ничего подходящего найти не могла - или жемчуг был тускловат за старостью лет, или цену называли такую, что говорить дальше было не о чем… А нужно заметить, что к тому времени, к осени 1927 года, своими стараниями и усилиями кузины Марии Уля уже выучилась на водителя автомобиля, получила права, и в ноябре ей даже доверили отогнать первый лимузин в марсельский порт… Вот там-то и надоумили ее добрые люди дождаться сухогруза из Коломбо, он приходил к вечеру; у моряка с этого судна она и купила чудный цейлонский жемчуг - живой, играющий, не жемчуг, а загляденье! Привезла в Париж россыпью, потом они пошли к ювелиру и за десяток крупных жемчужин заказали ему колье.

Когда ювелир выбирал из Улиного жемчуга свой гонорар, у него дрожали руки и он то и дело повторял: "O, opalescentia!*" Потом ювелир объяснил кузинам значение несколько раз произнесенного им слова. Волшебная текучесть, игра света и тени, мерцание блеска и матовости, мгновенная переливчатость из солнечной в лунную - вот что такое опалесценция! Ювелир сказал, что такой жемчуг бывает только на Цейлоне и это очень свежий, недавно добытый жемчуг.

* O p a l e s c e n t i a (от "опал" и латинского - escentia - суффикс, обозначающий слабое действие) - рассеяние света мутными средами, обусловленное их оптической неоднородностью.

- Да, - сказала Уля, не моргнув глазом, - я купила его в Коломбо.

Ювелир поинтересовался: за какую цену? И тут Мария назвала сумму в семь раз большую, чем заплатила Уля. Ювелир нашел, что это недорого, и сказал, что он мог бы брать партии такого жемчуга по цене в полтора раза больше той, которую назвала Мария.

- Мы подумаем, - сказала сметливая Уля. - А нельзя ли сделать для нас еще и серьги из этого жемчуга?

- Хорошо, я сделаю, - согласился ювелир, - но тогда вы немножко приплатите мне деньгами за серебряные замочки.

Они приплатили без сожаления, ведь в этот день родился их жемчужный бизнес…

На подготовку к выходу в свет Марии была потрачена уйма денег. К счастью, они с Улей к тому времени уже совсем неплохо зарабатывали на заводе. Деньги были потрачены, но на бал Марию не приглашали. Да и кто мог пригласить? Она жила и работала на заводе, как в стальном коконе, и фактически не знала русских парижан, а те французы, что работали с нею рядом, были люди совсем другого, инженерно-технического, совсем неинтересного для нее склада. Знакомств среди русской аристократии, среди людей искусства и предпринимателей у нее не было и не могло быть, поскольку загруженность заводской работой была так велика, что Мария нигде не бывала. Да, она стала зарабатывать приличные деньги, но ей хотелось не только и не столько денег, хотя она и осознавала, что деньги определяют некоторую степень свободы, - ей хотелось простора и в первую очередь знакомств в русской диаспоре; она была уверена, что там необыкновенно интересно и там ее ждут соотечественники с широкой русской душой и с распростертыми объятиями. Поскольку никто не собирался подносить Марии пригласительный билет на блюдечке, она купила его у французских устроителей бала, притом не только билет, но и право, чтобы ее выкликнули, - особо важных гостей по очереди выкликали французский и русский распорядители бала, билеты у этих людей были - для простоты их опознавания - с золотой полосой с угла на угол, с этакой золотой диагональю.