Вацлав Михальский - Одинокому везде пустыня

- Цепь на поясе - ваша идея? - с ходу спросила она Марию.

- Нет, - ничуть не смутившись, отвечала Мария, - моей младшей сестры.

- У вас есть стиль, - как изделие, оглядев Марию с головы до пят и поведя крупным носом, решила Шанель. - Для француженки это большая редкость, по себе знаю.

- Спасибо. Я русская. Но платье из вашего материала…

- Вижу. Художник-то у меня русский… - Коко Шанель прошла дальше, не оглядываясь.

Их мимолетный разговор успели заснять газетчики. И в одной из известных парижских газет, в отчете с первого франко-русского бала, появилась фотография с подписью: "Коко Шанель одобряет экстравагантный наряд русской графини Мари Мерзловска". Этого хватило для многого, в том числе и для перехода Марии с танкового завода в мир моды, и для ее участия в конкурсе красоты. Во всяком случае, многие русские и французы запомнили Марию именно по этой фотографии.

Еще один удивительный разговор коснулся Марииных ушей на балу. Какие-то две старушки в седых букольках тихо говорили между собой - то что называется по-русски - судачили. На Марию они не обратили никакого внимания, думали, что она француженка.

- И что я вам скажу, Мария Петровна, ведь мне точно известно, что Керенский одумался и дал из секретных фондов два миллиона золотом, чтобы спасти царя и семью, вывезти их за кордон. Собралась группа офицеров, деньги они получили через Вороновича…

- Ну и что дальше?

- Дальше? Все, что вы знаете… пропили, прокутили…

- Два мильона нельзя пропить.

- Ну, значит, протрынькали, или хапнул кто-то как следует. Вот вам и русское офицерство! Армия разложилась снизу доверху - вот в чем наша беда!

- Да что армия?! Все хороши, милочка!

- А вы, между прочим, знаете, что, когда в двадцать шестом году здесь, в Париже, мы попытались организовать российское правительство в изгнании, то в нем оказался ровно такой же процент евреев, как и в правительстве Ленина- Троцкого. Не хотим мы управлять сами собой, не житье нам без варягов.

- Знаю, слышала, так что никто не виноват. В самих себе надо искать корни зла, в себе…*

* Факты из разговора старушек не являются досужим вымыслом, а имеют историческую подоснову. Сегодня существует по этому поводу ряд открытых читателю литературно-исторических источников.

Этот разговор старушек поразил воображение Марии, и она запомнила его на всю жизнь. Не просто запомнила, но и вспоминала много раз и сделала для себя вывод никогда не вступать ни в какие объединения, партии, группы, союзы, а действовать во благо России только в одиночку. Чтобы было, с кого спросить, и не на кого пенять…

Мария ушла домой с полной сумочкой визиток, как русских, так и французских. Во время танцев у нее не было отбоя от кавалеров. Но принца своего она так и не встретила.

Зато своего суженого встретила Уля Жукова…

Часы в гостиной губернаторского дворца пробили четыре, к этому времени Мария уже спала.

В дворцовой усадьбе вставали рано.

Чтобы не пропустить первый намаз, состоявшая из мусульман обслуга поднималась до света. Едва приметная лишь зоркому глазу полоска горизонта над морем - черное на черном - вдруг начинала слабо светиться пепельным светом, а крупные искристые цветки, звезды, на иссиня-фиолетовом небосклоне еще лучились остро, золотисто, и было невозможно представить, что они блещут последние, считанные минуты и исчезнут с восходом солнца, спрячутся в толщу небосклона, как будто бы их и не было. Свежий, почти холодный ветерок из Сахары тоже сходил на нет, движение воздуха замедлялось с каждой минутой и вот-вот должно было приостановиться на весь Божий день, до глубокого вечера. Накопившаяся за ночь и осевшая на земле влага небесная тонким ворсом покрывала листья кустов и деревьев дворцового парка, темными пятнами и полосами лежала на газонах и клумбах, текучим ртутным блеском темно мерцала на крышах построек; на большой, широкой аллее, что служила дорогой к выезду за ворота усадьбы, пахло мокрой, прибитой росою пылью, и этот простой и знакомый запах напоминал о вечности.

Вдруг все замерло - ни звука, ни шороха, ни шелеста крыльев пролетающей птицы, ни металлического треска цикад, которые до этого момента трещали, не останавливаясь, - полная, оглушающая тишина! Секунда, другая, третья… И неожиданно, почти разом, прокричали призыв к утренней молитве десятки муэдзинов на ближних и дальних минаретах белеющей в темноте Бизерты - их гортанные, открытые голоса словно вздернули под уздцы всю округу.

Правоверные вознесли молитву:

- Аллах, Аллах акбар!

Слуги просыпались рано, да и хозяева не залеживались. К шести утра сам губернатор успевал позавтракать и отъехать на службу. По заведенной Николь традиции завтрак она накрывала ему лично. У Николь по этому поводу было особое мнение, она говорила: "Как только жена перестает подавать мужу завтрак и как только муж и жена перестают спать в одной постели - пиши пропало! Так говорила моя мама, а у нее было четыре мужа, и она ни разу не ошиблась!"

В шесть утра все службы действовали полным ходом: далеко у пирса бизертской бухты проверяли на исправность, запуская моторы, двухмоторную океанскую яхту Николь - на такой можно было ходить хоть вокруг света; в гараже под горой мыли, полировали до блеска легковые автомобили, также проверяли, исправны ли они, заводя моторы и чутко прислушиваясь к их гулу, следя за кольцами синего вонючего дыма из выхлопных труб; смазывали где должно ходовые части, вычищали салоны изнутри - приводили авто в состояние как можно более близкое к идеальному; в доме насыщали кислородом пять больших и шесть маленьких аквариумов - последнее увлечение генерала, чистили их дно, поправляли экзотическую растительность вокруг рукотворных пещер, гротов, арок, потом кормили многочисленных рыбок такой диковинной расцветки и формы, подобных которым в Тунизии не было ни у кого; в парке работало сразу человек двадцать - что-то подрезали, где-то подбеливали, подсыпали мраморную крошку на аллеи, выкашивали поровнее жесткую, как проволока, траву на многочисленных газонах, налаживали фонтаны, поправляли клумбы, убирали увядшие цветы, наконец, поливали и траву, и цветы, и кусты, и деревья, и дорожки парка. Никто не знал, где ждать ревизию мадам Николь, куда направит она свои легкие стопы сегодня. На всякий случай везде были начеку. Даже в караульном помещении с его тяжелым, спертым воздухом и то мыли, мели, проветривали, выбивали за оградой матрацы, на которых спали свободные от смены солдаты - словом, старались, как могли. А про кухню и говорить нечего, там готовились одновременно и ко второму завтраку, и к обеду, и к полднику, и к ужину. Шеф-повар Александер согласовывал доставку свежих овощей, фруктов, приправ, хлеба, мяса, чая, кофе, сладостей, при этом явившиеся специально во дворец лавочники из Бизерты стояли перед ним, выстроившись в шеренгу и внимали каждому его слову так, как будто, во-первых, это слово было для них откровением, а во-вторых, от того, насколько точно поймут и исполнят они его приказ, зависели судьбы мира, хотя на самом деле пакеты для дворцовой кухни еще с вечера были заготовлены в их лавках, потому что все вариации пожеланий Александера они знали наизусть. Старенький Александер в накрахмаленном колпаке и с карандашом за ухом чувствовал себя как полководец на поле битвы карфагенян с римлянами, притом полководец, конечно же, карфагенский. В доме тоже суетились с уборкой не меньше десятка слуг. Такая же суматоха царила и на конюшне, там тоже скребли, чистили, задавали корм, заплетали лошадям гривы в косички, меняли соломенные подстилки, тщательно убирали пахучие конские яблоки, ссыпали их в специальные длинные джутовые мешки, которыми зимой обкладывали снаружи стены конюшни, что утепляло ее самым лучшим образом и спасало лошадей от короткой, но лютой зимы с ее ледяными ветрами.