Вацлав Михальский - Одинокому везде пустыня

- Да, я вас слушаю. - Губернатор оживился.

- Мне нужна ваша помощь, - Мария сделала паузу и держала ее до тех пор, пока губернатор сам не нарушил молчание:

- Я готов служить вам в меру моих возможностей.

- Не сомневаюсь, что в меру. Дело в том, что не так давно я купила у банкира Хаджибека принадлежавший ему русский дредноут, что стоит в бухте Каруба.

- Зачем вам этот металлолом? - В глазах губернатора блеснул живой интерес.

- Это как посмотреть… Все пушки, в том числе и орудия главного калибра, в рабочем состоянии, даже замки целы, все до единого. Мне нужен контакт в военном министерстве.

- Понял. - Губернатор усмехнулся. - Понял, но как их можно использовать? Это ведь дорогие игрушки.

- Дорогие, но обо всем можно договориться. А использовать очень просто, например, поставить на береговую охрану на Севере Франции.

- От англичан?

- Скорее от немцев.

- Графиня, неужели вы так думаете?

- Да, генерал, англичане, хотят они того или нет, будут союзниками французов - все идут к этому. Вы ведь стратег…

- Маршал Петен терпеть не может англичан. А что делать мне?

- Наверное, пока ничего. А в принципе - наводить мосты и играть свою собственную игру, вы этого достойны.

Последние слова Марии попали в яблочко. Генерал покраснел, как мальчик, которого застукали у буфета, когда он хотел стащить конфетку.

- Я сделаю для вас все, мадемуазель Мари. Заместитель министра по вооружению подойдет? Это мой ближайший друг.

Генерал тут же написал рекомендательное письмо, снабдив его всеми телефонами своего друга, в том числе и домашними.

Когда Мария сказала Николь, что дня через два уедет в Париж, та вскричала:

- Ни в коем случае! Только после бала! Всё! Я рассылаю гонцов! Бал в эту субботу! А в воскресенье вечером мы отплывем с тобою в Париж на моей яхте, согласна?

- Еще бы! Я давно мечтала сходить в море по-настоящему, все-таки перед тобой дочь адмирала! Но разве тебе разрешит муж?

- Разрешит! Это мои заботы…

""Гости съезжались на бал". Какая прелестная, пышная и емкая фраза из сказки или дамского романа! И какой тянется за нею шлейф павлиньей важности кавалеров, жеманства милых дам, какая томность у женщин и вальяжность у мужчин, сколько игры тщеславия и уязвленной гордыни, деланного безразличия и живого сияния юных глаз, сколько безнадежно-жадных стариковских взглядов вослед и обнадеживающих, лукавых улыбок женщин, сколько склок и обид, подавленных ради приличия, видимости преуспеяния, великодушия и светскости!" - с блуждающей улыбкой на губах думала Мария, глядя с балкона второго этажа губернаторского дворца на растянувшийся по узкой белой дороге кортеж черных, белых, красных, фисташковых, желтых, темно-синих, серых автомобилей. Гости действительно съезжались на бал.

Машины и слуги оставались за воротами, а приглашенные входили в парк, чтобы пройти по широкой красной ковровой дорожке метров пятьдесят, не меньше (это Николь придумала такую китайскую церемонию), к ступенькам балюстрады, на которых их поджидали хозяйка бала и генерал-губернатор в белом парадном мундире и при всех своих орденах и лентах. Марии были хорошо видны проходившие, и как-то сами собой пришли на память стихи Лермонтова:

"Боже мой, ведь он написал эти стихи, когда был гораздо моложе меня нынешней, двадцатидевятилетней, да он и навсегда остался моложе… Как он смог все это узнать и увидеть, как смог сказать об этом так точно и просто? Гений на то и гений, что не поддается ни расчетам, ни здравому смыслу, ни правилам, ему "нет закона", хотя у Пушкина это сказано не о гении: "затем, что ветру, и орлу, и сердцу девы нет закона"… Да, и у Лермонтова все стихотворение в целом не совсем о том, о чем процитированный отрывок, но разве в этом дело?"

Размышления Марии внезапно прервались: на красной ковровой дорожке появился господин Хаджибек и семенящие за ним Хадижа и Фатима. Если бы господин Хаджибек когда-нибудь видел пингвинов, то он бы знал, что в черном фраке с белой манишкой и в черных лакированных туфлях он очень похож на пингвина, не только сочетанием черного с белым, но особенно тем, что грудь и живот составляли у него как бы единую дугообразную выпуклость, а длинные фалды фрака и черные туфли, сливаясь, также образовывали будто бы единую точку опоры, на которой продолговато-округлый господин Хаджибек, как пингвин на задних ластах, ловко перемещался по красной ковровой дорожке, а где-то вверху, над черной бабочкой галстука и белоснежным воротничком манишки, поблескивали его карие, сияющие от восторга и умиления глазки - этакие живые буравчики. Чуть позади поспешали за господином Хаджибеком его стройные жены, в расшитых золотом шелковых кафтанах (так называется по-арабски нарядное женское платье до пят, свободного покроя): Хадижа - в бирюзовом, а Фатима - в нежно-зеленом. Головы их были покрыты легкими газовыми шарфами, волосы заплетены в две косы, свободно свисающие ниже пояса. Золота, бриллиантов, изумрудов, сапфиров на обеих вполне хватило бы для того, чтобы открыть небольшую, но богатую ювелирную лавочку.

Господин Хаджибек рассмешил Марию, а его жены вызвали восхищение - они были прекрасны, каждая по-своему. Это Мария настояла на том, чтобы приглашения были доставлены господину Хаджибеку фельдъегерем и не только ему, но и его обеим супругам. Чести быть приглашенными со старшей и младшей женой обычно удостаивались только очень крупные царьки или государственные лица самого высокого ранга, буквально лишь первое и второе лица самоуправления Тунизии. Местная знать почти поровну делилась на тех, кто льнул к Европе и в одежде, и в образе жизни, и тех, кто противился этому, демонстративно являясь на званые вечера, даже к генерал-губернатору, без жен (место жены у домашнего очага) и в исконно национальных нарядах. Последние считали, что, утрачивая право быть на людях в национальной одежде и поступаясь своими обычаями, они поступаются в значительной степени государственной самостоятельностью. Но даже и те, кто щеголял сейчас во фраках, втайне надеялись окрепнуть и замотаться в свои белые одежды. Как известно, со временем так и произошло, а пока они учились носить фраки, бегло говорить по-французски, читать, писать, если надо, то и танцевать бальные танцы или играть в карты за ломберным столиком…

Гости все прибывали. На ковровой дорожке офицеры гарнизонов Бизерты и Туниса с женами сменяли местную знать. Наконец появился давно ожидаемый Марией контр-адмирал Беренц - последний командующий русской эскадрой в Бизерте. Мария просила его прийти в адмиральском мундире, а он пришел в штатском - теперь адмирал служил корректором в одной из французских газет Туниса, даже, можно сказать, газеток; пришел не во фраке, а в обыкновенном однобортном костюме, но с галстуком-бабочкой. Фрака у адмирала не было, вернее (какой он теперь адмирал?), фрака не было у корректора маленькой колониальной газеты, и это естественно. Как говорят русские: "По одежке протягивай ножки".