Вацлав Михальский - Одинокому везде пустыня

- Спасибо. Я знала, что ты так ответишь, но не могла не спросить - это ведь целиком и полностью твоя заслуга.

- Ну хорошо. В последний раз прощаю!

- И что бы я без тебя делала!

- Ой-е-ей! Нашла бы что делать. Небось, теперь у тебя половина министерства в поклонниках?

- Ну половина не половина, а кое-кто есть! - улыбнулась Мария.

- Ладно, все это второстепенное - продали пушки и продали, главное сейчас для тебя не это… И хочу тебе сказать, что все устроится лучшим образом. Думаю, он нас ждет.

- Где?

- На яхте, с папулей беседует.

- Кто же отпустит его из училища?

- Мари, ты что не знаешь, что я жена одного из виднейших губернаторов?

И они расхохотались с удовольствием и радостью людей, понимающих друг друга с полуслова.

- Так едем в Марсель! - воскликнула Николь.

- Пока не могу. Я должна разыскать мою названную сестру Ульяну.

- Это ту кузину, большую, высокую?

- Да, ее. Нужно разыскать. Обязательно!

- И я с тобой!

- Николь, она живет в очень бедном квартале, там грязь, теснота…

- Что ты мне голову морочишь? Я что, грязи не видала? Едем! Только надо взять с собой побольше мелких денежек.

- Зачем?

- Не швыряться же крупными купюрами? Бедняки этого не поймут. И надо переодеться в дорожное платье, попроще.

Через час они уже ехали на розыски Ульяны. Вела машину Мария.

- А ты хорошо знаешь Париж, - похвалила Николь.

- Еще бы мне не знать! Я изъездила город вдоль и поперек, почти как русский таксист.

- О-ля-ля! Кто не знает русских таксистов! - дурашливо проговорила Николь. - Русский князь - таксист! - И она рассмеялась своей шутке, которая показалась ей очень уместной.

Реакция Марии была для Николь неожиданной.

- Да, есть такое клише в головах ваших французов. Русский князь - таксист, русский генерал - швейцар отеля, казацкий атаман - вышибала в борделе. Так вам проще с нами, русскими… Русские для вас - матрешки, расписные ложки, самовары, звон балалайки, цыганский хор в кабаре и все тот же пресловутый русский князь - таксист!

- О, Мари, у тебя все лицо пошло пятнами. Какая ты, оказывается, патриотка своей России!

- Извини, - тихо сказала Мария, сбрасывая скорость, - извини… Хотя разве стыдно быть патриоткой?

- Нет, отчего же? Конечно, нет. Я тоже, например, могу ругать своих французишек последними словами, но если при мне человек другой нации скажет о французах плохо, у-у, я глаза выцарапаю!

И обе они с улыбкой взглянули друг на друга - с открытой и всепрощающей улыбкой, которая лучше слов говорила о том, что каждый не без изъяна, но надо уметь сдерживаться и смотреть на мир шире и доброжелательнее.

- Ты повернула к Булонскому лесу? - удивилась Николь. - Там ведь богатые кварталы…

- Не совсем. Я знаю здесь короткий проезд к Биянкуру, что на той стороне Булони.

Рабочий городок Биянкур, прозванный русскими Биянкурском, встретил их сумрачными дощатыми бараками, унылыми, грязно-серыми коробками доходных домов без лифтов и, конечно, лесом огромных заводских труб разных диаметров, из которых в прежние времена безостановочно валили темно-фиолетовые, черно-серые или иссиня-золотые клубы дыма, а сейчас лишь кое-где застенчиво поднимались в небо блеклые дымки - дела на заводе Рено давно уже шли не лучшим образом.

Память у Марии была фотографическая, так что она без труда нашла дом, в котором остались накануне ее отъезда в Тунизию Ульяна Жукова и ее муж, казачий подъесаул Андрей Сидорович Калюжный.

Шел мелкий, противный дождь, дул северный ветер, было так зябко, что без особой надобности не то что люди, но даже собаки и кошки не выходили из своих укрытий. Так что, когда они подъехали к дому, он показался им вымершим.

- По-моему, здесь, - неуверенно проговорила Мария, - но раньше у подъезда была скамейка, на ней всегда сидели наши русские старушки и разговаривали о житье-бытье, а теперь все голо - ни скамейки, ни людей.

- Ладно, закрой машину на ключ и пойдем! - решительно сказала Николь, которая уже на въезде в Биянкурск преобразилась, видно, подобные рабочие бараки и коробки доходных домов были знакомы ей с детства, и она почувствовала себя в родной стихии.

Серая, некрашеная фанерная дверь подъезда была сорвана с одной петли, и когда Мария резко дернула дверь на себя, то она перекосилась - ее заклинило в дверном проеме.

- Сволочи мои французишки, дерут с людей деньги за жилье и так отвратительно содержат дома! - в сердцах сказала Николь о хозяевах и ловко, как завзятый хулиган, выбила дверь ногою, да так, что та сорвалась со второй петли и грохнулась на выщербленный бетонный пол подъезда.

- Ну ты разбушевалась! - засмеялась Мари. - Уймись!

В подъезде остро пахло кошачьей мочой, прогорклым жиром, местами лестница была залита какой-то кислой слизью, то ли помоями, то ли вообще непонятно чем. Ступеньки были слишком крутыми, перила кое-где просто отсутствовали, и приходилось придерживаться рукой за стену.

- Представляешь, она этого своего казака, пьяного в стельку, таскала к себе на пятый этаж на своем горбу! И до сих пор, небось, таскает! - громким шепотом, оглядываясь в полутьме на Николь, рассказывала Мария. - Боже, как я ее умоляла бросить его к чертовой матери! Но она упрямая. Это, говорит, мой крест, и я должна его нести. Вот и несет!.. Кажется, Ули здесь нет, - вдруг встревоженно добавила Мария.

- Почему?

- Потому что она бы не допустила всей этой грязи. Она мыла все пять этажей нашей лестницы, она у меня настоящая хозяйка! Тут что-то не то, или я ошиблась домом.

- Тяжело карабкаться на пятый этаж, под крышу, я помню, как холодно там зимой и какая жара летом, я живала в таких квартирках, - с придыханием говорила Николь, обогнав Марию и поднимаясь по лестнице впереди нее. - Фу-ух! Вот и притопали! Какая из трех дверей?

- Та, что перед тобой, прямо, - сказала Мария.

Николь постучала в узкую дверь, выкрашенную коричневой краской.

Никто не отозвался.

Николь постучала еще раз.

Молчание.

Николь потянула дверь к себе, и она легко открылась. Прямо напротив двери было окно - дневной свет ударил в глаза, и они не сразу пригляделись из полутьмы лестничной клетки. В глаза ударил свет, а в нос запах камфары, смешанные запахи мяты, аниса, лакрицы, - Мария с ее обонянием сразу разобралась и в запахах, и в том, что все они лекарственного происхождения.

Кровать с выкрашенными в серо-голубой цвет железными спинками стояла посреди комнаты - видно, ее специально отодвинули подальше от окна. Ульяна лежала высоко на каком-то подобии подушек, дыхание ее было прерывистым, сиплым, она спала или была в полусознании, полубреду.

- Боже, у нее жар! - прошептала Мария, приложив ладонь к бледному, горячему и влажному лбу Ульяны.

- Кто вы, дамы? - вдруг послышался от двери немолодой женский голос. Вопрос был задан на очень плохом французском, с типичным акцентом.