Виктор Курочкин - Железный дождь

Где-то в дальнем конце коридора хлопнула дверь. С улицы донеслось глухое урчанье моторов.

«Заводят! Слава богу!» – Богдан совсем успокоился и стал не торопясь вертеть самокрутку. Он не успел ее докурить. Подошли двое. Сократилин зажал в руке окурок, обжег пальцы, но боли не почувствовал. Когда затрещала доска и завизжали гвозди, Богдану показалось, что с него сдирают кожу.

Богдана вытолкали на улицу. И первым, кого увидал Сократилин, был Костя Швыгин. Он стоял в небольшой кучке пленных, без ремня и босой.

– Где тебя взяли? – шепотом спросил Сократилин.

– В городе. А тебя?

Сократилин не ответил. Его внимание привлекли наши танки. В центре площади стояла махина Т-28, неподалеку от нее – похожая на черепаху зеленая танкетка. По площади немецкие танкисты кругами гоняли БТ-7. «Откуда они здесь взялись? – недоумевал Богдан. – Неужели я их вчера не заметил?»

Около тяжелого танка немцы организовали танцы. На одной из башен сидел верхом немец с аккордеоном. Солдаты лихо отплясывали с разодетыми молодыми литовками. Здесь же суетился бритоголовый толстяк с какой-то черной штукенцией. Он то и дело прикладывал эту штукенцию к носу. Сократилин толкнул локтем Швыгина.

– Что это он делает?

– Кино снимает.

Толстяк спрыгнул с танка и побежал навстречу «бэтэшке». Нацелил на нее камеру и чуть не попал под гусеницу. Толстяк закричал, замахал руками. Танцы прекратились. К толстяку подошел офицер. Они направились к пленным. Сократилин узнал офицера. Тот подмигнул Сократилину, как знакомому, и вдруг нахмурился. Офицер что-то спросил. Сократилин вместо ответа пожал плечами.

– Ордэн? – крикнул офицер и показал пальцем на грудь Сократилина.

Богдан с помощью рук дал понять офицеру, что медаль у него отобрали солдаты. Офицер остановил бежавшего танкиста и что-то ему сказал. Тот крикнул: «Яволь», козырнул и побежал дальше. Явился ефрейтор и сам повесил медаль на грудь Сократилина.

Офицер вдохновенно обратился к пленным по-немецки. Никто его не понял, Пленных окружила толпа зевак. Тщедушный шпак в соломенной шляпе робко протиснулся к офицеру, снял шляпу, поклонился и бойко закалякал по-немецки. Офицер козырнул, подал ему руку. Шпак осторожно, словно боясь обжечься пожал ее. Потом он повернулся к пленным и на чистом русском языке спросил:

– Кто из вас может водить маленький танк? Вот тот, – шпак показал на танкетку.

Швыгин посмотрел на Сократилина, толкнул его плечом.

– Господин офицер ждут, – сказал переводчик. Швыгин вышел, сказал:

– Я. – А потом показал пальцем на Сократилина: – Он тоже может.

Офицер глянул на босого Костю, брезгливо фыркнул и что-то сказал солдатам. Два немца подскочили к стоявшему рядом пленному сержанту, повалили его на землю, стащили сапоги и бросили их Швыгину.

Швыгин обулся, и его повели к танкетке. Костя сел за рычаги, проехал сто метров. Офицер сказал: «Гут» – и поднял руку. На площадь выполз Т-4, вплотную подошел к танкетке и остановился.

– Что же это они затеяли? – спросил Сократилина сосед.

Танкетка тронулась, за ней пополз немецкий танк. Танкетка набирала скорость. Т-4 пытался ее догнать. Толстяк оператор замахал камерой, затопал ногами, подбежал к офицеру. После этого офицер с переводчиком подошли к танкетке. Переводчик что-то объяснял Швыгину, а офицер грозил ему кулаком.

Начали снова. Т-4, набрав скорость, ударил сзади танкетку. Танкетку бросило вперед. Т-4 опять ее догнал и опять ударил. Но танкетка продолжала стоять на гусеницах и продолжала двигаться. Т-4 напал на танкетку сбоку, опрокинул ее вверх гусеницами, навалился сорокатонной тяжестью, и она хрупнула, как орех. Дико, по-звериному закричал Швыгин. Немецкий танк развернулся и еще раз проехал по раздавленной танкетке. Швыгин кричал. Снимая на ходу автомат, бежал солдат. Короткая очередь – и крик оборвался.

Зеваки разбежались. Пленные скучились, тревожно переглядывались. Офицер с оператором и переводчиком направились к ним. Пленные прижались друг к другу.

– Сколько человек в экипаже этой машины? – спросил переводчик, указывая на трехбашенный танк.

Пленные молчали. Переводчик повторил вопрос. Офицер подмигнул Сократилину.

– Фельдфеба.

– Шесть, – сказал Богдан Аврамович.

Офицер показал пальцем на Сократилина, а потом отсчитал еще пять человек. Два солдата с автоматами оттеснили их от остальных пленных. Впрочем, там осталось всего двое: один без сапог, а другой – с повязкой на голове. Офицер долго и, как показалось Сократилину, вежливо о чем-то упрашивал переводчика. Вероятно, офицер понимал, что с танкеткой они хватили через край, и теперь пытался как-то сгладить это неприятное впечатление. Шпак угодливо согнулся и перевел:

– Сейчас вы сядете в этот танк. Его подожгут. Вы из танка выскочите и поднимете вверх руки. Понятно? Господин офицер просит, чтоб вы не боялись. Ничего плохого с вами не случится. Он вам лично гарантирует жизнь. – Переводчик повернулся к офицеру. Тот сказал еще что-то и ободряюще кивнул головой.

– Это надо Германии, фюреру, его народу. Если вы все, как просит господин офицер, исполните, то вас хорошо накормят, – пояснил переводчик.

Сначала снимали немецкий танк. Снимали его и на ходу и во время стрельбы. Танк стрелял поверх домов. Потом пленных посадили в трехбашенный танк. Машину облили бензином и подожгли. Экипаж выскочил, поднял руки. Оператор снял их на фоне горящего танка.

Потом снимали Сократилина одного, и в окружении немецких солдат, и вдвоем с офицером. Оператор изобразил эту сцену так, будто немецкий офицер и заслуженный русский фельдфебель миролюбиво беседуют. Оператор вытащил из кармана блокнот и стал записывать данные о Сократилине. Богдан бойко отвечал, что он старшина Иванов, не задумываясь, назвал первый пришедший в голову номер части. Оператор был очень доволен, добродушно похлопал Сократилина по спине и дал сигаретку.

Офицер не забыл накормить пленных. Принесли два котелка с макаронами.

На площадь выскочили две легковые машины с эскортом мотоциклов. Оператор, подхватив камеру, бросился их снимать.

В передней, машине поднялся высоченный в голубом мундире. Солдаты замерли по стойке «смирно». Офицер подбежал, щелкнул каблуками и, вытягивая подбородок, стал докладывать громко и отрывисто. «Наверное, генерал или сам маршал», – подумал Богдан. Сократилина поразило не столько лицо генерала – яйцевидное, с приплюснутым носом, сколько ноги. Таких длинных ног ему еще не доводилось встречать. Они начинались у генерала сразу же от ребер.

Генерал с минуту позировал. Потом, повернувшись спиной к оператору, принялся грубо, на всю площадь отчитывать офицера. Лицо у него налилось кровью, отчего еще больше обрюзгло. Ругая офицера, генерал все время показывал на восток, туда, где громыхало и ухало. Почему-то раньше Сократилин не обращал на это внимания.