Александр Чаковский - Блокада. Книга 5

Он перевел взгляд на водителя. Но тот смотрел вперед как ни в чем не бывало.

– Как вас зовут? – спросил Суровцев.

– Рядовой резервного полка Воронов.

– Нет, я спрашиваю, как по имени-отчеству?

– До войны Степаном Васильевичем величали, – с какой-то грустью ответил водитель.

– Степан Васильевич, а вам не бывает… страшно? – невольно вырвалось у Суровцева.

– Это когда обстрелы? Ну мы уж тут привыкли… Вот к голоду только привыкнуть нельзя.

– Да нет, я не про это… Ведь вы… ведь эта работа… Ну, словом, мертвые… трупы…

– А-а… – спокойно и даже, как показалось Суровцеву, разочарованно протянул Воронов. – Так ведь на убитых-то я и на фронте насмотрелся.

– Но ведь то убитые! – воскликнул Суровцев. – Они на войне погибли!

– А эти нешто не на войне? Тех немец убил и этих тоже.

– Но те воевали!

– А эти в тылу, что ли, отсиживались? – резко произнес Воронов. – У станков по суткам стояли, пока голод не покосил!.. Бойцы они были, солдаты!

И эти слова проникли в самую душу Суровцева.

Он понял: то, что ему, фронтовику, казалось страшным, вызывало внутреннюю дрожь, сегодняшним ленинградцам представлялось привычным, точнее – неизбежным, как неизбежны на войне бой, ранения, смерть. Они смотрели на эти закоченевшие в снегу трупы так, как он, Суровцев, глядел на тех, кто погиб в схватке с врагом.

Там, на фронте, Суровцев беспощадно разносил бойцов и санитаров, если они не успевали вытащить с поля боя не только раненых, но и убитых. Он требовал, чтобы погибших хоронили, пусть наспех, но так, чтобы потом можно было найти могилу.

Так почему же эти, тоже погибшие на войне, советские люди не заслуживают достойного погребения? И разве не долг тех, кто остался в живых, позаботиться об этом?!

Душевное оцепенение, от которого Суровцев не мог избавиться с той минуты, как узнал, в какой полк он попал, прошло. Настоящее как-то разом связалось в сознании Суровцева с прошлым. Луга, Пулково, Дубровка, госпиталь, опять Дубровка и вот теперь снова город – все это слилось воедино во всеохватывающем понятии «Ленинград».

– Слушайте, – неожиданно для самого себя торопливо спросил он, – вы знаете госпиталь в районе проспекта Карла Маркса?

– Знаю. Вывозили и оттуда…

Он не договорил, но Суровцев понял, кого или что они оттуда вывозили…

– Можете подъехать туда?

– Прикажете – подъеду, вы командир, – степенно ответил Воронов.

…С минуту Суровцев стоял у открытых ворот госпиталя. Вот здесь, по этому, теперь занесенному снегом двору они делали круги с Савельевым, отсюда шмыгнули в переулок, опасаясь только одного – чтобы их не окликнули…

Сейчас двор был пуст, занесен снегом.

– Подождите меня здесь! – крикнул Суровцев водителю и пошел по узенькой, протоптанной в снегу тропинке к подъезду госпиталя.

На лестнице было темно. Суровцев поднялся на второй этаж и двинулся по коридору, едва освещенному установленными в дальних его оконцах коптилками. Ему почему-то казалось, что, открыв дверь сестринской, он тотчас же увидит сидящую за маленьким столиком Веру…

Уйдя из госпиталя, он постарался забыть о ней. Слова ее, короткий ответ: «Да, люблю» – на его робкий вопрос: «Вы кого-нибудь любите?» – решили все. Но сейчас Суровцев был движим одним желанием – увидеть Веру.

«Почему в коридоре так пусто и тихо?» – подумал он. Приоткрыл дверь в одну из палат. Там тоже одиноко мерцала коптилка. При свете ее Суровцев разглядел лежавших на койках раненых, укрытых поверх одеял полушубками и шинелями. Ни один не шелохнулся, не повернул головы на скрип открываемой двери…

Несколько секунд Суровцев стоял, глядя на этих скованных холодом и голодом неподвижно лежавших людей, потом осторожно прикрыл дверь и пошел, почти побежал к сестринской.

…За тем самым маленьким столиком сидела не Вера, а какая-то незнакомая женщина в белом халате. Суровцеву показалось, что она дремлет.

– Простите, я… – произнес Суровцев.

Женщина подняла голову, посмотрела на него из-под полуопущенных век.

– Я хотел бы увидеть… – сказал Суровцев.

И осекся. Ему было страшно назвать имя Веры. Только сейчас он со всей ясностью отдал себе отчет в том, что в ответ может услышать: «Умерла».

– Я не поняла, кого вы хотите увидеть, товарищ? – спросила женщина.

– Веру! Веру Королеву! – почти с отчаянием выкрикнул Суровцев.

– Королеву? Сейчас ее нет здесь, – слабым голосом ответила женщина.

«Жива! – мелькнуло в сознании Суровцева. – Значит, Жива!»

– А где она? – спросил он торопливо.

– У начальника госпиталя.

– Это на третьем этаже? Спасибо, я сейчас…

– Подождите! Кто вы, собственно, такой, товарищ?

– Я Суровцев, капитан Суровцев, лежал в вашем госпитале. А теперь вот вернулся в Ленинград. Словом, я хотел бы видеть Веру…

– Королевой сейчас нет в госпитале, – терпеливо, но равнодушно разъяснила женщина. – Она на квартире у Осьминина, у начальника госпиталя. Он болен.

– Я могу написать ей записку? – упавшим голосом спросил Суровцев.

– Пишите.

– Но… можно попросить бумагу?

Женщина медленно, будто с огромным трудом, подняла руки с колен, точно слепая, пошарила ладонями по столу и подвинула к Суровцеву листок бумаги.

Суровцев достал карандаш и растерянно помедлил. Что писать?

Наконец решился…

«Здравствуйте, Вера!

Это я, капитан Суровцев, – помните, который сбежал из вашего госпиталя. А теперь вернулся с передовой, получил назначение в Ленинград. Заходил проведать вас, но не застал. Надеюсь, что у вас все хорошо, насколько может быть хорошо сейчас в Ленинграде. В.Суровцев».

Подумал немного, достал из кармана командировочное предписание, на обороте которого был записан продиктованный ему майором адрес. Написал: «Нахожусь по адресу…», свернул записку и, протянув ее женщине, сказал:

– Очень прошу, передайте!

…И вот теперь Вера стояла перед ним.

– …Давно ли отозвали? – задумчиво повторил Суровцев вопрос Веры. – Сейчас мне кажется, что очень давно.

Он тряхнул головой, отгоняя воспоминания, и, нахмурившись, сказал:

– Можно ехать. Пора.

Подошел к стене и снял с гвоздя свой полушубок.

– Володя, милый, – воскликнула Вера, – зачем вам ехать самому? У вас же наверняка есть срочные дела! Спасибо за машину, а если к тому же бойцы помогут…

– Поехали! – прервал ее Суровцев.

Мы спустились вниз и вышли на улицу.

Возле подъезда я увидела фургон с красным крестом на боках.

«Откуда у них медицинский транспорт? – удивленно подумала я. – Ведь это же не госпиталь. Впрочем, вполне возможно, что в полку имеется своя санчасть».

У машины ожидали двое бойцов, один в шинели, другой в полушубке. Когда Суровцев подошел, бойцы вытянулись, и тот, что был в полушубке, видимо старший, громко сказал: