Аркадий Вайнер - Визит к Минотавру

– Теперь руки можно опустить, – сказал он. – И присаживайтесь к столу…

Не давая им передохнуть, я достал из-под стола магнитофон:

– Это ваша вещь?

Не произнеся ни слова, они согласно, в такт, как заводные, утвердительно кивнули,

– Чья именно? Твоя? Или твоя? – ткнул я их по очереди пальцем в грудь

– Общая, – сказал старший и, опасаясь, что я не понял, пояснил: -Моя и его…

– Где взяли?

– Ккупили, – ответил он, заикаясь от волнения, и со своими длинными каштановыми патлами волос он был совсем не похож на вора, а скорее напоминал рослую девочку-старшеклассницу.

– Где?

– В электричке…

– Когда?

– Позавчера…

"СПРАВКА

…Несовершеннолетние Александр Булавин и Константин Дьяков в предварительном объяснении, а затем допрошенные в Московском уголовном розыске, в присутствии педагога Сутыриной К. Н. показали, что магнитофон они купили у незнакомого им мужчины в пригородном поезде.

Подробный словесный портрет продавца прилагается.

По месту жительства Булавин и Дьяков характеризуются благоприятно, судимостей, приводов, компрометирующих действий не было. Булавин и Дьяков работают учениками автослесаря в 12-й автобазе Главмосавтотранса, одновременно продолжают учебу в 9-м классе 119-й школы рабочей молодежи; поведение и успеваемость хорошие. По месту работы характеризуются как любознательные и порядочные ребята, быстро овладевающие профессией, общественно активные, члены народной дружины…"

По описанию ребят человек, продавший им магнитофон, был сильно похож на слесаря, «ремонтировавшего» замок у Полякова незадолго перед кражей. Я вошел к Лавровой, которая с утра допрашивала Обольникова.

Два дня в КПЗ подействовали на Обольникова удручающе. Он вытирал рукавом нос и слезоточивым голосом говорил:

– Ну, накажите меня, виноват я. Ну, дурак, глупый я человек, темный, от болезни происходят у меня в мозгу затемнения. Но в тюрьме-то не за что держать меня…

– А куда вас – в санаторий? – спросила Лаврова. – Даже если мы вам поверим, то преступление вы все равно совершили. Вот расскажите инспектору Тихонову о своих художествах, послушаем, что он скажет…

Обольников повернулся ко мне и приготовился сбросить на меня обвал жалоб и стенаний. Но тут зазвонил телефон.

– Тихонов у аппарата.

– Здравия желаю! Это Бабайцев вас приветствует…

– День добрый. Что же вы мне про рыжего-то ничего не сообщили?

Бабайцев заторопился, слова-монетки градом застучали в мембрану:

– Так я вам вчера раз десять звонил, никак поймать на месте не мог. Позавчера вечером он к Филоновой приходил. А сегодня спускаюсь в почтовый ящик за газетами, гляжу – Филоновой письмо с припиской на конверте: «для П. П. Иконникова»…

– А раньше никогда таких писем не приходило?

– Ни разу не видел, – сказал Бабайцев. – Обычно почту вынимаю из ящика я, и никогда не видел. Но почему еще обратил я снимание на письмо на это – адрес написан вроде бы детской рукой или малограмотным – все буквы квадратные…

Вот она, депеша, о которой сообщалось в анонимке. Скорее всего об этом письме и шла речь. Может быть, в бумажном конверте лежит ключ ко всему этому делу? Как же узнать, что там написано?

– Алло, вы меня слушаете? – зазвучал издалека голос Ба-байцева.

– Да, слушаю. А что с письмом сделали?

– Ничего не сделал. Филонова же на работе! Это я сегодня выходной. Письмо у меня пока. Может быть, привезти его вам? – спросил Бабайцев.

Я вспомнил комиссара и усмехнулся:

– Не стоит. Пускай уж письмо идет к адресату.

– Как? – не понял Бабайцев.

– Обычно. Отдайте его Филоновой – и все. Спасибо вам за информацию…

Я смотрел в длинное вытянутое лицо Обольникова, который по-рыбьи беззвучно разевал и закрывал кривую прорезь рта, а дряблые желвачки ходили по его щекам, и глаза – круглые маленькие скважины – двустволкой целились в меня, и никак не мог сообразить: он – слесарь – депеша – Иконников -работает такая цепь или это бессмысленный набор никак не связанных между собой людей?

– Рассказывайте, Обольников…

– А что рассказывать? Я ведь и не могу ничего нового рассказать, потому как я же не обманывал вас раньше, а только ради истины общей хотел так сообщить вам обо всем моем поведении и жизни, чтобы не складывалось у вас мнения, что Обольников хочет на дармовщину прожить или как-то без благодарности попользоваться чужим… – и всю эту галиматью он бормотал заунывным плачущим голосом, захлебывая воздух, пришепетывая и глотая концы предложений.

– Ну-ка, остановитесь, Обольников, – сказал я. – Либо вы будете разговаривать как человек, либо я вас отправлю обратно в камеру. Вот где у меня стоят ваши штучки, – провел я рукой по горлу.

Обольников похлопал веками и заговорил нормальным голосом:

– Дело в том, что решил я принести свои чистосердечные показания в расчете на вашу совестливость и сознательность, поскольку признание мое есть главная смягчающая причина в слабом состоянии моего здоровья.

– Давайте приносите свои показания, – сказал я равнодушно.

Мое безразличие, видимо, несколько обескуражило Обольни-кова, и он стал быстро говорить:

– Я ведь был в квартире у скрыпача…

– Мы это знаем. Дальше…

– Только не воровал я ничего оттуда…

– А что, на экскурсию ходили?

– Вроде бы этого, – подтвердил Обольников. – В болезненном состоянии организма находился я в тот вечер.

– Пьяный были, что ли? – уточнил я.

– Да, захмелился я сильно и заснул. А когда проснулся, времени час ночи, башка трещит с опохмелюги, а поправиться негде – магазины закрыты, а на рестораны мы люди бедные, тратиться не можем…

– В час ночи рестораны тоже закрыты, – заметил я.

– Да, конечно, – спокойно продолжал Обольников. – В безвыходном я положении оказался. Думал, что помру до утра. И когда понял, что кончаюсь, решил пойти к скрипачу, в долг у него выпить. А завтра купить и отдать. Да и не отдал бы – тоже свет не перевернулся, потому как у него там бутылок в буфете – дюжина. Их пить там все равно некому – разве нормальный человек бутылку раскупоренную бросит? А у него там они все початые, да не конченные. Считай так, что пропадает выпивка без дела. Гости к нему каждый день ходют, а все вместе выпить как следует не могут!

– Ц-ц-ц! – прищелкнул я языком. – Не знает, я вижу, скрипач, кого ему вовсе надо в гости приглашать…

Оболькиков опасливо покосился на меня, на всякий случай хихикнул:

– Ну и подумал я, что если с пары бутылок я прихлебну – ему урона никакого, а мне от смерти, может быть, спасение…

Он замер в сладостном воспоминании, и вдруг отчетливо, как на киноэкране, я увидел его три пальчика, которыми он держит стакан, и чуть отодвинутый безымянный палец, и торчащий в сторону птичкой-галочкой сухой мизинец. Заключение экспертизы – «…отпечатки пальцев на хрустальном бокале идентичны с отпечатками большого, указательного и среднего пальцев левой руки»…