Аркадий Вайнер - Визит к Минотавру

– Да, – сказал он, как отрезал, и сейчас в нем трудно было узнать того веселого шутника, который вчера вернул давнишний долг парикмахеру Кацу. А может быть, все дело в том, что не разыгрывают первенства мира по биллиарду, и по чьей-то дурацкой прихоти эта прекрасная игра существует как-то полулегально, но уж, во всяком случае, Дзасохов не выглядел большим человеком. Так, тихий волосатый человечек, который умеет рисовать в длинных книжках-раскладушках грустных куриц с мудрым взглядом. И чего-то расхотелось мне доводить комбинацию до конца и точно, наповал «раскалывать» его. Я просто спросил:

– Слушайте, Дзасохов, а вы чего живете под чужой фамилией?

Он дернулся и просел глубже на стуле, будто я ударил его ребром ладони по шее. Помолчал, усмехнулся, как-то безразлично сказал:

– Мне так больше нравится,

– Что значит – нравится? Это же не ботинки – не нравятся старые, выкинул и купил новые. Менять самовольно фамилию не разрешается.

– А почему?

– Потому! Если бы вы подали заявление с просьбой сменить свою фамилию Дзасохов на Рембрандта, я бы вам вопросов не задавал. А если вы самовольно берете себе фамилию Кисляев, значит это не от хорошей жизни.

– А я не самовольно. Я официально изменил фамилию через органы загса.

– На каком основании? – удивился я.

– В связи со вступлением в брак. Женился я. И взял фамилию жены. Имею право? А?

Я покачал головой и сказал:

– Вы уж извините меня за бестактные вопросы, но… Он махнул рукой:

– Валяйте дальше. У вас работа такая. Когда вы приглашаете сюда, в этом уже содержится элемент бестактности…

– Почему же так категорически?

– Потому что вы хотите выяснить, не имею ли я отношения к краже скрипки у Полякова. И в самой постановке вопроса имеется оскорбительный для каждого честного человека момент – назовем это бестактностью.

Я вскинул на него взгляд, и он поймал его, как опытный игрок ставит мгновенный блок над сеткой.

– Да-да, – подтвердил он. – Вы хотели сказать, что вчерашний арестант не может пользоваться моральными привилегиями честного человека?

Я ничего не ответил, а он закончил:

– Вот поэтому я и взял фамилию жены. Человек с некрасивой фамилией Кисляев имеет моральных прав много больше, чем Дзасохов. Перед теми, конечно, кто не знает, что это одно и то же лицо. Что вас еще интересует?

Меня очень интересовало, почему он отдал сейчас долг, который не мог возвратить много лет, но спросить об этом как-то не поворачивался язык.

– Вы давно знаете Иконникова и Полякова?

– Очень давно. Еще до войны. Я работал маркером биллиардной в Парке культуры, и они часто заезжали поиграть со мной.

Я обратил внимание, что он сказал – «работал». Хотя, наверное, это работа, и нелегкая, коли люди приезжали специально поиграть с ним.

– А что, они увлекались биллиардом?

– Лев Осипович прекрасно играет. У него восхитительный глазомер, нервная, очень чуткая рука. Но ему всегда не хватало духа, ну, азарта, что ли. Нет в нем настоящей игровой сердитости. Иконников в турнирных партиях всегда его обыгрывал. Правда, мне иногда казалось, что Поляков чуть-чуть поддавался.

– Вы поддерживали с ними знакомство все эти годы?

– Льва Осиповича я не видел уже множество лет. А с Иконниковым мы до последнего времени общались.

– А точнее?

– Точнее некуда. В последний раз я его видел дня за три до смерти.

– Вы говорили с ним о краже у Полякова?

– Нет, не говорили.

– Странно, – заметил я. – Тема-то куда как волнующая. А Иконников был всем этим весьма озабочен.

– Я думаю, – усмехнулся Дзасохов. – Под таким мечом сидеть…

– А что – под мечом? – снаивничал я. – Иконников тут при чем?

Дзасохов пожал плечами, неуверенно сказал:

– Не знаю, правда или нет, но против него ведь вроде было выдвинуто обвинение…

– Откуда вы это взяли? – быстро спросил я.

– Слышал такое. Мир тесен…

– А все-таки? Кто это вам сказал?

– Сашка Содомский. Он, конечно, трепач первостатейный, но такое из пальца не высосешь. Тем более что при мне у них произошел скандал.

– А из-за чего произошел скандал?

– Не знаю. Я был у Иконникова, когда пришел сияющий, как блин, Сашка. Иконников побледнел и своим каменным голосом велел ему убираться ко всем чертям, предварительно забыв его, Иконникова то есть, адрес.

– А что Содомский?

– Ничего. Ему же хоть плюнь в глаза… Ушел и сказал, что Иконников еще одумается и позовет его снова. Вот и все…

– А когда он вам про Иконникова сказал – до этой встречи или после?

– За несколько дней до этого.

– При каких обстоятельствах?

– Ни при каких – на улице. Встретились, остановились – какие новости? Ну, вот он и рассказал.

– А вы не можете поточнее вспомнить, что именно?.. Дзасохов покачал головой:

– Не помню. Я ведь обычно в его брехню не слишком-то вслушиваюсь.

– Что он за человек, этот Содомский?

– Так, – сделал неопределенный жест Дзасохов. – Живет – хлеб жует. Человек как человек. Распространяет театральные билеты.

– Я заметил, что вы о нем говорили без малейшего почтения, – сказал я, и Дзасохов улыбнулся.

– О нем все говорят без почтения. Ну а уж мне-то сам бог велел…

– Почему именно вам?

– Да ведь мне теперь помереть придется с элегантной фамилией Кисляев – и не без его участия. Это он меня, дурака, правильно жить научил.

– То есть?

– Несколько лет назад остался я без работы, и у меня, денег, естественно, ни хрена. Пошел я к Сашке перехватить четвертачок. Денег он мне, правда, не дал, но говорит: с твоими-то руками побираться – глупее не придумаешь. А что делать? – спрашиваю. А он отвечает – фокусы. Достал из кармана пятиалтынный, положил на бумагу и обвел карандашом. Потом на полке нашел старый журнал «Нива» и показывает – сможешь в кружок врисовать царя Николу? Ну, я взял и срисовал портрет Николашки. А Сашка смеется -награвируй такую штуку на металле, это будет заработок повернее твоих дурацких шаров-киев. Ну, короче говоря, сделал я пуансон…

Дзасохов замолчал. У него были очень красивые руки – хоть и непропорционально крупные на таком небольшом туловище. Сильные, с крепкими длинными пальцами, четким рисунком мышц и жил. И в руках этих совсем не было суетливости, они спокойно, твердо лежали на столе, и по ним совсем не было заметно, что Дзасохов волнуется. Иногда только он проводил ладонью по своей немыслимой шевелюре, и снова руки спокойно лежали на столе, с гибкими и мощными кистями, которые могли делать королевские партии в биллиард, рисовать курочек со скорбными глазами и фальшивые формовки для «царских золотых» монет.

– Ну и что дальше было? – спросил я, хотя знал почти все, что произошло дальше: утром я успел прочитать справку по делу. Но никаких упоминаний о Содомском там не было.