Аркадий Вайнер - Визит к Минотавру

– Моя фамилия Содомский. Честь имею кланяться. Лаврова засмеялась ехидно и спросила:

– Я не поняла – вы со мной здороваетесь или прощаетесь?

– А что такое? – быстро осведомился Содомский.

– Ничего, – невозмутимо ответила Лаврова. – Просто последние несколько лет этот оборот был принят как формула прощания.

– Да? – удивился Содомский. – Кто бы мог подумать! У меня получилось с вами, как у одного моего знакомого, который по утрам говорил своему соседу-участковому «Добрый вечер!», пока тот не спросил его, в чем дело. И тот искренне объяснил ему, что, когда видит милиционера, у него темнеет в глазах.

– А у вас от нашего вида тоже темнеет в глазах? – поинтересовалась Лаврова.

– Боже упаси! – с яростной экспрессией воскликнул Содомский. – Тот, у кого чиста совесть, может быть в этих славных стенах совершенно спокоен.

– Иногда спокойствие прямо связано с тем, что человек плохо помнит свое прошлое, – невозмутимо сказала Лаврова,

– Истинная правда! – твердо заверил Содомский. – Сколько мне таких людей встречать приходилось!

Этот ласковый въедливый нахал мне сразу не понравился. Есть такой генотип – полногрудые, белотелые оранжево-рыжие нахалы с вечно розовыми щеками и сладким вкрадчивым голосом. Их природа как будто специально создала для ролей негодяев в провинциальных театрах. Но ничего, в жизни они тоже поспевают.

Содомский между тем снял пальто, неодобрительно покосился на вешалку -вбитый в стену гвоздь, и спросил вежливо:

– Простите, а у вас плечиков не найдется?

– Не найдется, – отрезала Лаврова. – Когда приходите в общественное место, надо снимать пальто в гардеробе.

– Истинная правда, – согласился Содомский. – Но когда приходишь в такое общественное место, из которого неизвестно куда пойдешь дальше, лучше, чтобы пальто было под рукой. Ха-ха, это я так шучу.

– Прекрасные у вас шутки, – покачала головой Лаврова. – Правда, в тех неизвестных местах, куда наши посетители иногда отправляются, плечиков для пальто тоже не дают. Ха-ха, это я не шучу.

– Там это уже не страшно. Как говорится, бытие определяет сознание, -сказал Содомский и сбил щелчком какую-то несуществующую пылинку с лацкана хорошо отутюженного пиджака. – Кстати, я вас хотел спросить, если можно…

– Можно, – сухо ответила Лаврова.

– Вы не знаете случайно, в Нью-Йорке есть женщины – офицеры полиции?

– Есть. А что?

– А, жаль! Я-то думал, что это только наше социальное завоевание. Это же ведь подумать только – женщина, возвышенно-утонченное создание, ловит жуликов!

– Ну, вот подумали только, и хватит. Назовите свое имя, отчество, фамилию, время и место рождения, род занятий…

– Ай-я-яй, какая у вас плохая память при вашей очевидной молодости! -засмеялся Содомский. – Я же пять минут назад представился…

Смеялся он тоненько, с радостным подвизгиванием, чуть захлебываясь от удовольствия и веселья. Я понял, что он решил любой ценой вывести Лаврову из себя – умному жулику с нервным следователем всегда проще орудовать. И вмешиваться пока мне было рано, важно, чтобы Лаврова сейчас сама внесла перелом в разговор. А она улыбнулась светло, безмятежно и добро сказала:

– Слушайте, уважаемый, на мой взгляд вы уже лет восемь лишнего на свободе ходите. Вы себя тише ведите! И на вопросы мне отвечайте…

– А что такое? Я же пошутил! – сразу отступил к своим траншеям Содомский.

Я тихо сидел за своим столом, не поднимая глаз, смотрел в газету.

– Вы со своими девицами шутите! – резанула Лаврова. – А мне будьте любезны подробно отвечать на вопросы. Итак…

Содомский прижал к полной груди короткопалые пухлые ладошки:

– Так разве я не хочу? Пожалуйста! Меня зовут Александр Еремеевич Содомский, 1926 года рождения, образование – незаконченное высшее, место работы – Министерство культуры…

Лаврова оторвалась от анкетной части протокола, внимательно стала вглядываться в Содомского, и длилось это, наверное, не меньше минуты, пока тот не начал ерзать на стуле,

– Что? – спросил он на всякий случай.

– Скажите, это не вы главный специалист по охране памятников культуры? – серьезно спросила Лаврова,

– Нет, у меня работа организационного типа.

– А точнее? – настырно интересовалась Лаврова. Содомский помялся, потом невыразительно забормотал:

– Я старший распространитель Центральной театрально-концертной кассы. Кстати, вы не хотите завтра сходить в театр на Таганке? Идет пьеса Дина Рида, желающие записываются за месяц вперед. Очень способный автор – раньше он был лабух, пел песни, а теперь вдруг написал пьесу и – представьте себе – бешеный успех…

Я быстро загородился газетой, а Лаврова не выдержала и в голос захохотала. Содомский на всякий случай тоже захихикал, настороженно спросил:

– А что такое?

– Слушайте, Содомский, у вас же все-таки незаконченное высшее -нельзя быть таким невеждой. Джон Рид – слышите, не Дин Рид, а Джон Рид -написал повесть пятьдесят лет назад и вскоре умер. А уж потом по повести сделали инсценировку. Так что гастролировать у нас с песнями он не мог.

Содомский облегченно вздохнул:

– Умер? А я-то подумал, что вы на меня снова обиделись.

– Так, скажите мне, давно ли вы работаете распространителем. И при каких обстоятельствах вы попали на это место?

– Ой, я работаю так много лет, что точную дату вспомнить трудно. А попал обычно – пришел в отдел кадров, и меня приняли.

– Кем вы работали до этого?

– Я был концертным администратором в филармонии.

– Почему вы сменили работу?

– Здоровье, плохое здоровье – вот единственная причина. Меня в молодости не взяли в армию из-за того, что у меня килевая грудь, – и, видимо, для пущей убедительности Содомский ткнул себя в пухлую грудь ладошкой. – У меня конституция интеллигентная.

– Интеллигента в первом поколении, – сказала Лаврова. – Скажите, с кем из исполнителей-солистов вы работали?

– Со мной работали многие. Можно так и записать – ряд видных советских музыкантов.

Лаврова усмехнулась и спросила:

– А Иконников с вами работал?

– Конечно. Он тоже в свое время был неплохим скрипачом, но что-то ему не повезло. У него был очень плохой характер.

– Почему вы расстались с Иконниковым?

– Мы не могли сработаться. Я же вам говорю – у него был склочный характер, и как все недотянувшие вожди и гении он страдал манией подозрительности.

– Поясните следствию эпизод с пропажей скрипки из репетиционного фонда.

Содомский закатил вверх свои бледно-голубые, почти белые глаза, потер рукой лоб, старательно изображая мучительное воспоминание.

– С какой скрипкой? – он явно тянул время, обдумывая позицию.

– Первой трети восемнадцатого века, предположительный автор -Бергонци или Винченцо Панормо. Взята вами на имя Иконникова. И якобы утеряна в троллейбусе.