Петр Капица - Завтра будет поздно

— А мы вам советуем убраться отсюда, да поживей!

— Кто вы такие, чтоб приказывать?

— Рабочий патруль.

— Новые городовые, что ли?

— Кто бы мы ни были, а грабить не позволим.

— Чего?.. А ну, дай я их шугну гранатой. — Грабитель в длинной шинели отвел руку, словно собираясь что-то бросить, и выкрикнул: — Тикай, пока не кинул!

Почти в то же мгновение позади послышался строгий голос:

— Не шевелиться! Стреляем без предупреждения.

Это был Дема Рыкунов со своими ребятами. Из темноты показались и другие. Поняв, что бежать некуда, грабитель буркнул:

— Не бойтесь, я шутю!

— Зато мы не шутим, — сказал Дема и, подойдя вплотную, потребовал: — Покажи, что у тебя?

В руке у грабителя оказалась пустая бутылка из-под денатурата. Отдавая ее Рыкунову, он сказал:

— Не сумлевайся… чистая ханжа была.

— Выкладывайте все, что награбили, — сказал Вася.

— Да мы завсегда делились… не жадные. Только бы Ванька Бык не обиделся. Ему с нас доля полагается. Если кому жить охота, лучше не впутываться.

— Не пугай, не страшно. И вашего Ваньку Быка в оборот возьмем. Обыщите их, — сказал Дема своим парням.

Грабители, словно по уговору, отступили назад и прижались к забору.

— Не подходи! Кровь пустим, — угрожающе прокричал басистый. В руке у него появился револьвер. — Сами все выкинем, но вы попомните… встретимся еще на узкой дорожке.

Они начали выбрасывать из карманов на снег все, что отняли у прохожих.

— Ну, а теперь забирай коней — и марш отсюда! — приказал Дема. — И предупредите своих: если еще кого на грабеже поймаем — худо будет!

Грабители побежали вдоль забора, торопливо отвязали коней и, вскочив на них, пригрозили:

— Это вам не забудется!

И ускакали по Петергофскому шоссе.

В воскресенье Катя Алешина весь день просидела дома с раскрытой книжкой и вслушивалась, не раздастся ли стук в окно.

«Забыли, наверное? — думалось ей. — А может, стесняются, стоят где-нибудь на улице и ждут».

Накинув на голову платок и надев пальто, она вышла за ворота. Улица была пустынной.

«Их, наверное, через мост не пустили, — решила Катя. — Неужели не догадались по льду пройти? Впрочем, почему они должны рваться сюда, рискуя жизнью? Только потому, что я их жду? Наташа права — сегодня парням не до свиданий. Да и кому захочется в такую даль идти пешком! Трамваи, кажется, совсем не ходят…»

И все же она ждала, надеясь, что Вася Кокорев пробьется к ней. «Они, наверное, дерутся с полицией, а я попусту жду, — убеждала она себя. — Но когда же мы теперь встретимся? Он может прийти, не застать меня дома. Надо назначить новый день. Только как это сделать? Очень просто — написать письмо, не признаваясь, конечно, ни в чем. Но я же не знаю адреса, куда же писать? Прямо на завод, — решила Катя. — Они говорили, что работают в кузнице».

Она вернулась домой и написала всего несколько строк:

«Вася и Дема! Нас снедает любопытство: как вам удалось улизнуть от долговязого? Если пожелаете рассказать, то в четверг и воскресенье после семи вечера я буду дома.

Желаю вам успехов. Катя ».

В тот же вечер она опустила письмо в почтовый ящик. А потом спохватилась: не покажется ли она навязчивой? Ой, как нехорошо. Ну и пусть! Если он дурное подумает, не нужен ей такой, обойдется она и без него.

Все же в четверг она пришла домой раньше обычного и до десяти часов ждала. Парни не пришли. Ну и не надо. Больше она ни слова не напишет. Она и так поставила себя в унизительное положение.

От обиды девушке хотелось плакать, но она, стиснув зубы, приказала себе: не сметь, не распускаться!

Чтобы больше не думать о Кокореве, девушка достала из комода письмо отца, которое не раз перечитывала, когда ей было трудно.

«Отсюда, милая, не убежишь, — писал отец. — В одну сторону тайга на сотни верст, в другую — куда ни кинешь глазом — бесконечная, безлюдная тундра. Скоро выпадет снег, и начнется долгая полярная ночь. Но мы сейчас рады холодам. Они избавили нас от комаров и гнуса, которых в здешних местах — тучи. От проклятой мошки нет спасения ни под сеткой, ни в домах, ни около дымокуренных горшков, в которых сжигают лежалые листья и навоз. Мошкара злей волков!

А морозы в Заполярье крепкие — доходят до шестидесяти градусов. Попробуй согрейся, когда у тебя не толстостенный дом, а холодная пристройка и вместо большой печи — склепанная из старой жести печурка. Сколько в нее ни накладывай дров, тепла не будет, все выдует.

Многих ссыльных страшит зима. Население вокруг бедное: у местных жителей ничего не заработаешь и не купишь. Устраивайся как сумеешь, почти все добывай сам. Я уже наловчился изготовлять охотничьи и рыболовные снасти. В прошлую зиму в прорубях наловил столько рыбы, что нам на троих ее хватило до весны.

На охоту и заготовку дров времени уходит много, но я все же успеваю учиться. Товарищи, которые пограмотней, помогают мне. А как ты, моя доченька? Поступила ли в воскресную школу?

Не поддавайся нужде, обязательно учись! И береги свое здоровье. Выбирайтесь вы куда-нибудь из этого проклятого подвала. Как жалко, что мне здесь негде заработать копейки.

Ходят слухи, что ссыльных стали забирать в солдаты. Неважны, значит, дела у Николки, если от нас защиты ждет. Мы ему, конечно, поможем — как же! С винтовкой в руках легче разговаривать.

Не унывай, дочка, держись, скоро увидимся!»

— Хорошо, отец, — вслух сказала Катя. — Я не поддамся, дождусь тебя.

СКОРЕЙ ДОМОЙ

— Эмигрантский комитет в Швейцарии обдумывал, каким образом лучше всего попасть на родину. На одном из заседаний меньшевик Мартов предложил обратиться к Временному правительству с просьбой, чтобы оно добилось пропуска эмигрантов через Германию в обмен на военнопленных. Это предложение сперва было отвергнуто, но вскоре нашлись отчаянные головы и телеграммы с такой просьбой были отправлены в Россию Милюкову и Керенскому.

Владимир Ильич не ходил на собрания эмигрантов, потому что считал это пустой тратой времени, но он знал, что там происходит. Смелое и неожиданное для меньшевика предложение пришлось Ленину по душе.

— Немцы будут архидураками, если не пропустят в Россию тех, кто выступает против войны, — сказал он. — Я уверен, они охотно пойдут на это.

Чтобы ускорить переговоры, члены эмигрантского комитета решили сами обратиться к германскому посланнику в Берне. В посредники они выбрали одного из лидеров швейцарских социал-демократов — «центриста» Роберта Гримма. Тот охотно согласился вести переговоры, но вел их так, что дело затягивалось на неопределенный срок.

Дипломатия Гримма возмутила Владимира Ильича. Собрав в Народном доме левых интернационалистов, он рассказал о поведении Гримма.

Интернационалисты согласились, что Гримм явный саботажник. Лучше бы поручить переговоры Фрицу Платтену, тот не подведет.