Дмитрий Сергеев - Позади фронта [= Полевая жена]

— При чем сапоги? — удивился Федор. — В кирзовых плохо наступаем?

— Не щеголять же по Европе в кирзовых.

Длинный стол из неструганных досок, накрытый клеенкой, и две скамьи вдоль него примостились в тени старой груши. Невдалеке — колодезный журавль, по другую сторону оврага среди поля — немного деревьев и соломенная крыша одинокого хутора. Запах тушенки и комбижира наносило от походной кухни.

Повариха тетя Тося, узнав Копылова, всплеснула руками — и в слезы. Она была по-бабьи чувствительна, в ее теле трепыхалось до невозможности доброе и жалостливое сердце. Сидельников, глядя на нее, хохотал. Тося смущалась, но унять слезы не могла.

Для Копылова разогрели остатки обеденного борща и поставили жарить котлеты. В миске почти на полпальца плавало жиру и томата. Поварское искусство тети Тоси было немудреным: в каждое блюдо по возможности больше жиру — теперь, во время наступления, частенько перепадало лишку сверх нормы. Копылов хлебал, разгоняя ложкой оранжевую приправу.

— Ну, питайся, — сказал начальник КЭЧ, — я в полк потопал.

Котлеты подала новая официантка. Когда она ставила чашку на стол через его плечо, он повернулся — и узнал Катерину.

— Катя!?

— Вспомнил. Думала, забыл вовсе. — Она слегка улыбнулась ему и сразу ушла на кухню под брезентовый навес, — загремела пустыми мисками, ополаскивая их в теплой воде и швыряя на стол. Копылов смотрел на ее наклоненную спину и руки с засученными по локти рукавами. Маломерка-халат на спине был стянут тесемками, просвет между полами пришелся как раз на середину; защитное хэбэ гимнастерки припало к изгибу позвоночника. Копылов уже забыл почти, как выглядят женщины в гражданской одежде. Вспоминал только заношенный до дыр полушубок, в котором видел Катерину первый раз.

Далекая нищая деревенька из дремотной глуши, заиндевелая в январской стуже, припомнилась отчетливо, будто все происходило вчера только, а не полгода назад. Выходит, Катерина выздоровела и ее зачислили в штат, хоть она и с младенцем. Копылов тогда был уверен, что не увидит ее больше.

Тося терла глаза углом фартука. Ей нужно было выплакаться досыта. Она, видно, уж и не знала, отчего плачет — вспомнила что-нибудь свое.

Катерина, бросив через плечо кухонное полотенце, подошла к столу.

— Поди, не ждал встретить, а то, скорее, забыл совсем? Мало ли баб видал за это время — в тылу-то их хватает.

— А я и в тылу только сестер да нянь видел. И тебя не забыл. — Копылов старался угадать в полусерьезный, полушутливый тон, заданный ею. — Только, по-честному, не думал, что вернешься в часть.

— Взяла и вернулась. Куда было деваться? Дома одна печная труба да головешки.

— Квартируешь где?

— С Тосей вот вместе.

— Вечером в клубе танцы?

— Не кино, так танцы — нового не придумали. Да мы с Тосей не охотницы. А ты не позвать ли хочешь? Слышь, Тося, идем в клуб, кавалер сыскался.

— Придумаешь, — отмахнулась повариха и застеснялась, будто Копылов и впрямь звал ее. — Куда уж мне. Иди, управлюсь одна. Воды наносишь — и иди.

В клуб Копылов пришел, но не ради Катерины — он вовсе и не придал значения их разговору: обыкновенные шуточки — он надеялся увидеть там Шуру Чабанец.

Младший лейтенант медицинской службы Александра Чабанец и не подозревала, как много места отводилось ей в воображении Копылова. Это пошло с первой встречи. Федор появился в БАО в ноябре сорок третьего года. Вечером в день его приезда — не успел он обосноваться в отведенной ему квартире — получили приказ перебазироваться. Несколькими днями раньше был взят Гомель, и удары штурмовой авиации сосредоточивали западнее освобожденного города.

Копылову досталось место в крытой санитарной машине. Она была загружена имуществом амбулатории и личными вещами персонала санчасти. Несколько человек уже расположились внутри фанерной будки. Копылов втиснулся к ним. Осенняя распутица расквасила дороги. Машину кидало в ямы, волны жижи выхлестывались из-под колес, гулко стегая по тонкореберным стенкам будки. Несмотря на тесноту и болтанку, Федор быстро заснул: перед этим он трое суток был в дороге, добирался из Москвы в штаб фронта, потом в штаб армии в неотапливаемых товарняках, а то и вовсе на открытой платформе в обнимку с зачехленным орудием. Он был доволен, что хоть теперь попал в тепло.

Вдруг остановились. Он открыл дверцу и выглянул наружу. Светало. Колонна грузовиков, бензовозов запрудила пустынную деревенскую улицу. Видимо, здесь недавно прошел бой, и немногие дома уцелели. Дым потухающих пожаров разносил запах гари. У дороги были натыканы короткие шестики с фанерной перекладиной. На всех написано одно слово: «Мины!» Покосившись, они неровно выстроились вдоль покинутого села, будто старые могильные кресты.

Остальные тоже вышли размяться. Среди попутчиков Копылова оказались четыре женщины и один мужчина. Солдаты с заднего грузовика повыпрыгивали из кузова и, не решаясь отойти в сторону, где можно напороться на мину, мочились под колеса машины.

Федор, наступая в густое месиво унавоженной грязи, пробрался в сторону от колеи, чтобы увидеть из-за чего произошла задержка. На перекрестке улиц возле головной машины собрались старшие офицеры: командир БАО, замполит, начальник штаба и помкомбат. Капитан-пехотинец, обвешанный вокруг пояса гранатами, что-то объяснял им.

Несколько солдат с автоматами на груди в замызганных плащ-накидках без особого интереса прислушивались к разговору. Командир БАО развернул карту, вместе с капитаном они склонились над нею. Как выяснилось позже, ехать прямо было нельзя: немцы перерезали дорогу в нескольких километрах за деревней — приходилось поворачивать в объезд.

Федор не заметил, как одна из медичек подошла к нему.

— А вы отчаянный, лейтенант, — услышал он. — Не боитесь подорваться?

Она наступала точно в его следы, ей приходилось высоко поднимать ноги.

— Здесь должны быть только противотанковые мины — под человеком они не взорвутся, — объяснил он, повернувшись на голос.

Только сейчас он разглядел ее. Разрумянившаяся от утренней свежести, Шурочка возбужденно глядела вокруг. Похоже было, что ее забавляло решительно все: она с одинаково веселым выражением смотрела и на незнакомого лейтенанта, и на дотлевающие останки домов, и на грязь, медленно заполняющую следы от сапог… Развалины покинутой деревни, где ненадолго остановилась колонна, были закутаны ранним туманом, смешанным с дымом.

Возможно, приведись Копылову встретить Шурочку в другой обстановке, он не был бы поражен так сильно, как тогда.

— По машинам! — прокричали команду.

Много часов еще колонна пробиралась по скверным дорогам. Рассвет никак не мог попасть внутрь через крохотное окошко, напрочь захлестанное грязью. В полутьме лицо Шуры едва угадывалось. Федор не отрываясь глядел на него. Лучше всего мечтается в пути, даже если ехать приходится в переполненной машине по отвратительной тряской дороге. Все, что придумывалось Копылову, все его фантазии были наивными и несбыточными — он и сам признавал это, но настроиться иначе не мог.