Алексей Югов - На большой реке

— Да, Дмитрий Павлович, полюбуйтесь! — он указал на девушек, вновь пытаясь придать своим словам характер отцовской шутки. — Тут пощады не жди! Скидок никаких!.. А что, — обратился он вдруг с неожиданным вопросом к Лебедеву, — у вас, в вашей науке, молодежь такая же? Или потише?..

Лебедев рассмеялся.

— Куда там! — отвечал он, махнув рукой. — Еще и почище! Иной — я об аспирантах говорю, — иной у тебя на ладони вот только что вылупился из скорлупы — и, глядишь, раз, раз! — уже и клюв свой об твою же ладонь пробует!..

Журков захохотал. Улыбнулись и девушки.

В сущности, это было лицо совсем постороннее для стройки — историк, а в прошлом археолог, Дмитрий Павлович Лебедев, известный ученый, автор трудов по истории Киевской Руси, академик.

Работники Гидростроя, когда узнавали, кто этот высокий седеющий блондин, большеголовый и синеглазый, остриженный под бобрик, с крупными чертами, всегда тщательно выбритый и изящно одетый, то сперва удивлялись: к разным академикам уже успели привыкнуть на этих берегах —и к академикам-гидростроителям, и к академикам медицины, и даже к художникам-академикам, — но зачем здесь оказался исследователь Киевской Руси, это казалось им непонятным.

— Да я потому здесь, что вы здесь, дорогие товарищи гидростроевцы! — смеясь, говаривал Дмитрий Павлович Лебедев.

Дело в том, что в областях предстоящего затопления на дне будущего Волжского моря стремительно развертывались в этот год еще неслыханные по охвату археологические раскопки.

Предстояло в небывало короткий срок обследовать Поволжье от Великих Булгар до Сущевки. Мало обследовать — надо было вычерпать все наиболее ценное. Пускай зиждется великая ГЭС, пускай Волжское море покроет через какие-нибудь три года тысячи квадратных верст на этих берегах, но прямым долгом отечественной археологии являлось принять все меры, чтобы как можно меньше ценных древних черепков, каменных и бронзовых топоров, пряслиц и височных колец, клочков пергамента или бересты с древними письменами кануло бесследно в пучину, ушло навеки от пытливого ока ученых.

И вот брошены были и на разведку и на раскопки большие средства; несколько археологических отрядов, возглавленных известными исследователями, уже кочевало и трудилось на берегах, подлежащих затоплению. И археологическая добыча превзошла самые смелые ожидания. В музеях не хватало рук обрабатывать ее. Заговорили о «сущевской культуре». Академик Лебедев взволнованно следил из Москвы за ходом работ, но обработка находок явно затягивалась из-за их обилия. У историка Киевской Руси были свои особые причины следить за раскопками на Волге. Заветным, но далеко еще не завершенным трудом всей жизни Лебедева была книга о Святославе. Первый том посвящен был волжскому походу Святослава. Так и задумано было назвать: «Волжский поход Святослава».

Ради этого Лебедев и приехал в Староскольск. Отсюда ему надлежало отправиться в сторону от Волги, на Сущевские раскопки. Но разве не ясно, что и ему, как каждому, тяжело было уехать отсюда, не обозрев хотя бы самым беглым образом первый разворот великой стройки?

Судьба пошла ему навстречу.

На другое утро по приезде в этот захолустный, тихий городок на Воложке Лебедев только что собирался пойти в политотдел строительства за разрешением на осмотр, как вдруг за ним в Дом учителя, служивший летом гостиницей левого берега, заехал начальник политотдела: познакомиться и пригласить его с собою для объезда стройки.

Оказалось, что Артемий Федорович Журков хорошо был знаком и с раскопками в близлежащей Сущевке и с целым рядом трудов по древней Руси, в том числе и с работами самого Лебедева. «Болельщик истории!» — смеясь, отозвался он о себе, беседуя с академиком.

В первую их встречу начальник политотдела сказал: «Конечно, мы не ждем от вас подвигов на трехкубовом «Уральце» или на бульдозере! Но вы поистине посланец счастливой судьбы, как... лектор, черт возьми!.. Народ ваше имя слышал, не сомневайтесь. И историю своего Отечества он любит».

Короче говоря, начальник политотдела Гидростроя залучил академика Лебедева в число своих лекторов. И уже две лекции — одну на левом, другую на правом берегу, в Лощиногорске, — успел прочитать он строителям. Это были «Волжский поход Святослава» и «Степан Разин на Волге». Народ был очень доволен. Историка засыпа́ли вопросами. Ответы его на записки как бы превращались в новую лекцию. Он стал в Лощиногорске своим. Ребятишки-школьники натаскали к нему в гостиницу «Нефтяник» груду глиняных черепков и потемневших в земле коровьих и бараньих костей, собранных на отвалах котлована, «Дмитрий Павлович, а можно определить, какой это эпохи?..»

Три года назад Лебедев овдовел. Единственная дочь, Вера, была уже замужем, отрезанный ломоть, — жила с мужем в Ленинграде, в Москву наведывалась раз в год. И вот этот выезд на волжские раскопки, помимо прямой ученой надобности, был для Дмитрия Павловича избавлением от тоски одиночества.

Этим летом академику исполнилось пятьдесят лет. И хотя с некоторых пор у него появились присловья: «если жив буду», «нам, старикам», «у нас, у стариков» и тому подобное, — но все это было не более как присловье. А на самом деле стариком он себя не чувствовал, сознавал себя в самом зените своего творчества и еще далекой видел от себя ту ступень старости, когда ссыхаются плечи и укорачивается, мельчает шаг.

Здоровье у него было крепкое.

Зной долит, пригнетает к земле. Как будто незримые жаркие великаньи руки легли к тебе на плечо и гнут, гнут долу, так что уже и не выдерживает этого могучего давления позвоночник, и хочется опуститься в первой тени, на прохладную землю, или кинуться поскорее в реку.

На дымчато-голубом, словно выгоревшем небе разбросаны были кое-где раздерганные на пряди, медленно истаивающие облака. Солнце стояло над горою и нестерпимо сверкало, сияло, плавилось.

Было часов около трех пополудни. К Лебедеву в белый домик гостиницы на склоне горы, в самом конце лощины, пришли пятеро комсомольцев котлована, которых он поджидал, чтобы всем вместе отправиться на стройку.

Среди пришедших были три девушки: электрик котлована Нина Тайминская, а с нею, конечно, и Клава — сегодня она была свободна по гостинице — и третья — Лора Кныш, одна из учетчиц котлована.

С ними пришли Аркадий Синицын, молодой инженер, прораб из отдела жилищного строительства и Петр Доценко, экскаваторщик, помощник машиниста.

С горы, где рядом с буровой вышкой стоял белый домик гостиницы, просматривалась вдоль вся лощина, вплоть до самой Волги. Там она, сильно раздавшись, распахивалась к реке широким раструбом меж двух огромных каменных сопок, которые утесами обрывались к воде.