Алексей Югов - На большой реке

И в этот миг Федосья Анисимовна поднялась со своего сундука.

— Мама!.. — стоном вырвалось у Вани. Он еле на ногах стоял...

Одно-два мгновения, и в молчаливой, неизъяснимо-жалостной ласке пальцы матери нежно коснулись его опаленных огнем волос. Она распрямилась и словно бы всех выше ростом стала. Глаза ее расширились. Она охватила и прижала голову сына к груди. Поднятое к багровому, огненным бураном заполненному небу, лицо ее в ореоле седых, разметанных ветром пожара волос было прекрасно в этот миг болью и гордостью материнства.

Как-то в субботу, под вечер, академику Лебедеву позвонил с левого берега Журков. Начальник политотдела приглашал его посмотреть завтра футбол на местном стадионе.

Они договорились.

В этот вечер Лебедев встретил на улице возвращавшуюся из котлована Тайминскую. Он очень этой встрече обрадовался и приостановил Нину. Беседуя, он спросил, как ему завтра перебраться на левый берег:

— Где у них стоянка, у ваших «гондольеров»?

— А зачем вам «гондольеры»? — удивленно рассмеявшись, сказала Нина. — Ведь завтра воскресенье. Так вот ровно в шесть часов утра от плавучей пристани отходит наш гидростроевский катер «Гидростроитель».

Лебедев молчал.

Сколько ни шпорил сейчас он хваленое свое умение вести непринужденную, легкую беседу с кем угодно, ничего, решительно ничего не мог надумать.

Он только откашлялся молча и, кляня себя за это, как студент на зачете, понял, что сейчас погубил все: это его покашливание она, конечно, поймет так, что, дескать, он, старший, считает их беседу законченной, у него нечего больше ей сказать, и, конечно, уйдет.

Он угадал.

— Итак, значит, — деловито произнесла Нина, — завтра, в шесть утра, от пристани. Катером гораздо быстрее. Мы как раз едем завтра... Ну... — И она, взглянув на него своими строгими серыми глазами, уже протянула было руку для прощания.

Он взял ее руку, но не пожал и не отпустил.

— Позвольте, — растерянно пробормотал он, — боялся быть навязчивым. Позвольте... вы сказали, что и вы едете?

Она улыбнулась. Слегка потянула свою руку назад: кто-то проходил по другой стороне улицы. Он отпустил ее руку.

— Да, — сказала Нина, — я еду. Вася Орлов... Вы, наверное, помните его: высокий такой, блондин...

— Да, да.

— Ну, и еще несколько ребят. Мы каждое... почти каждое воскресенье ездим на левый берег: все-таки там город!.. Хотите с нами? — вдруг спросила она.

Он обрадованно согласился.

— А я не помешаю?

— Ну что вы!.. С вами же так интересно!

Он смущенно поклонился.

Они простились. А часов около пяти утра Нина Тайминская,

Василий Орлов, Леночка Шагина и еще Дементий Зверев, постоянный корреспондент областной газеты и начинающий писатель, зашли за академиком.

Леночка Шагина только провожала их до пристани, а потом должна была возвратиться. Нина и Орлов, и не спрашивая, знали почему: Ваня Упоров был в смене, значит ехать не мог, а если бы Леночка поехала с ними одна, это, пожалуй, среди юношей и девушек котлована было бы воспринято как «чепе» — чрезвычайное происшествие. Товарищи Леночки Шагиной и Вани Упорова давно уже знали, что эта чета неразлучна.

На Орлова заглядеться можно было сегодня. Поверх светло-серого костюма с белоснежным шелковым кашне на нем было стального цвета просторное пальто, сшитое безукоризненно. Светло-коричневые ботинки на толстенных белых каучуковых подошвах делали его еще выше ростом.

Однако юноша был что-то хмуроват сегодня.

Заметив это, Лебедев почувствовал, что здесь не без его вины. Не требовалось особой проницательности, чтобы увидеть, что между Василием Орловым и Ниной Тайминской не просто товарищеские отношения. И Лебедев осудил себя: «Навязался я к ним и вот мешаю!»

Был шестой час утра. Бледная латунная луна стояла над горами, застигнутая солнцем врасплох, а оно уже выкатывалось из-за утеса Богатыревой горы и удивительно быстро подымалось над Волгой — огромное, радостное, во все стороны брызжущее избытком своего светоносного тела.

До пристани предстояло пройти свыше трех километров, однако весь этот путь — сперва вдоль разлогой лощины, а далее на огиб огромной береговой сопки — был в этот ранний, бодрый час и отраден и светел. Шли неторопливо, гуляючи.

Нина шла рядом с Дмитрием Павловичем, слева, а по другую сторону от него — Дементий Зверев, корреспондент, сутуловатый и сухопарый юноша лет двадцати трех, курносый, с большими, внимательными глазами и с постоянно рассыпающимся чубом темных волос.

Он и Нина вели разговор с историком.

Тайминская сказала ему:

— Знаете, Дмитрий Павлович, вы так чудесно рассказываете об этих раскопках, и о новгородских, и о крымских, и о здешних, что даже мне, завзятому энергетику, и то захотелось заочником в археологический институт!

— Вот как? Ну что ж, очень и очень приятно!..

— Да и я бы не прочь, Дмитрий Павлович! — воскликнул Зверев. — Уж не открыть ли нам здесь и второй филиал — заочное отделение археологического института? — пошутил он.

Тут прозвучал грубоватый голос молодого экскаваторщика.

— Ну, от Василия Орлова заявления не ждите! — вызывающе сказал он.

Наступило неловкое молчание.

— Что так? — сдержанно спросил историк.

Орлов не замедлил с ответом. С пытливым беспокойством глянула на него Тайминская: знала, ох, как знала она этот орловский дерзкий, неподвижный, в пространство устремляемый взгляд! Василий готовил дерзость.

— А то, — сказал он, не глядя на академика, — что у вас, у археологов, у древних историков, счет — туда! — Он энергично ткнул перстом вниз, на землю. — «Двадцатый век до нашей эры... Тридцатый век до нашей эры!» — подчеркивая «до» и как бы передразнивая, заявил он. — И мне это ни к чему! У нас, у экскаваторщиков, счет — туда, — Орлов взмахнул рукою, показывая на вершину каменной сопки, — вверх!.. Мы на двадцать первый век, только не до, а посленашей эры, глядим!.. Вы на меня обидитесь, конечно, — закончил он. — Но я так считаю по своей малограмотности: уж слишком много народных средств расходуют на этих разных... скифских царей да на обрывки гнилые ихней... амуниции!

Лебедев нахмурился. Лицо у него потемнело. Его спутники шли затаив дыхание.

Вдруг академик улыбнулся, искоса метнул взгляд на Орлова и шутливо-сердито проворчал:

— Желаю вам, Василий... простите, не знаю, как вас по батюшке...

— Не суть важно, — проговорил, не глядя на него, Орлов.

— Ефремович он у нас, — добродушно ответил за него Зверев.

— Так вот: желаю вам, Василий Ефремович, такую прожить жизнь, чтобы и вашей амуницией через тысячу лет... заинтересовались, — сказал историк.

Нина и Зверев засмеялись. И даже сам Орлов не удержался: невольная улыбка прорвалась сквозь хмурость и осветила его лицо. Острый ответ, добрый отпор этот парень и в том случае способен был оценить, если даже сам на него нарывался. Однако признать себя побежденным Василий отнюдь не собирался, он только чуточку смягчил разговор.