Тугельбай Сыдыкбеков - Среди гор

— Как бы самого тебя не осудили, Омур. Саадат может этого добиться.

Однажды Бердибай в сопровождении аксакалов аила приехал домой к Омуру.

— Омур, — заговорил он вкрадчивым, ласковым голосом, притворяясь, что сочувствует джигиту, — и Саадат, и ты поступили как дети. Вы оба люди одного рода, жеребята одного жеребца. Вам нельзя враждовать. Хоть Саадат и моложе, он держит в руках поводья власти в аиле. Он тебе младший брат, не унижай его перед нашими общими врагами. Я слышал, что он протокол сочинил на тебя. Но я знаю, что Саадат не может нарушить обычаи народа и не будет стараться, чтобы тебя арестовали. Вам надо помириться. — Бердибай, положив руку на левое плечо Омура, продолжал: — Не пожалей барашка, которого может съесть и волк, если будет на то воля аллаха. Поступи так, как велит обычай киргизов: накинь на плечи Саадата свой халат, подведи к нему чалого коня, стань на колени перед своим родичем. Дай мне руку, согласись.

Слова Бердибая, точно острые иглы, вонзились в сердце Омура. Он ответил:

— Прошу вас, Беке, не принуждайте меня. Саадат избил меня так, что я едва жив остался. Он строит против меня козни, как будто я убил его отца. Пусть делает все, что хочет. Если подаст на меня в суд, будем судиться. Посмотрим, кому хуже будет. Советский закон не даст съесть меня этому волчьему отродью. Я не встану на колени перед ним, хватит. И так уж много оскорблений перенес.

— Знаю, Омур, знаю. Ты тоже человек горячий и смелый. — Бердибай притворно засмеялся. — Ты один из самых храбрых людей нашего аила. Пока храбрецы не схватятся, цены друг другу не знают. Так народ говорит. Вот и ты схватился разок со своим младшим братом. А теперь помиритесь. Кто не может простить обиды младшему брату, тот будет седлать коня своему врагу. Вот как говорили мудрые люди.

— Пусть так, Беке, — не сдавался Омур. — Уговаривайте меня как хотите, но на такое унижение я не пойду.

— Ой, Омуке, — продолжал Бердибай, склонив голову набок. — Подумай хорошенько, кто из вас виноват. Саадат — человек власти. Он по делам службы должен был съездить в город. Никто из нас не имеет права не дать ему коня. А ты не только пожалел лошадь, но и избил представителя власти. Подумай, Омуке. Я тебе добра желаю. Сам знаешь, в двенадцатом году я был избран джарымболушем. Тогда и пикнуть против меня не смели. Стоило мне сказать слово, и все… Подумай, Омуке, не заставляй меня тратить слова попусту, у меня седая борода, я приехал дать тебе добрый совет, как старший. Гнев — враг человеку, а разум — его друг. Помирись, Омуке!

— Хватит ломаться, Омур! — вмешался в разговор Карымшак, строя из себя справедливого человека. — Упрямство не принесет пользы бедняку. Если Саадат пошлет в волость протокол, ты будешь сослан прямо в Шыбыр. Поднять плетку на человека власти — не малое преступление.

— Ты прав, Карымшак, — Бердибай спокойно погладил бороду, делая вид, что сам нисколько не заинтересован в соблюдении обычаев. — Ударить представителя власти — дело плохое. Но что было, то прошло. Саадат — сын достойного отца, он не станет преследовать своего человека, не то дело может плохо кончиться…

Приехавшие с Бердибаем аксакалы настойчиво уговаривали Омура.

— Оставь, Омур, а то тебе несдобровать. Помирись, сделай так, как велят обычаи нашего народа. Саадат не возьмет чапан, который ты накинешь на него, и коня, которого подведешь ему.

Омур, не устояв перед увещеваниями аткаминеров, сдался. В тот же день Саадат с аксакалами приехал к Омуру. Глава аила сидел, сурово нахмурившись, делая вид, что не очень-то хочет примирения и готов хоть сейчас уехать. Бердибай и другие аксакалы говорили, пересыпая свою речь пословицами и поговорками, о том, что благородный джигит бывает отходчив, что он не должен таить злобу на другого, мстить ему.

Омур зарезал барана, как требовали обычаи, на плечи Саадату накинул чапан, подвел чалого коня, а сам, повесив себе на шею плетку, опустился на одно колено и сказал:

— Мой конь и моя жизнь — твои, брат! Прости, что я поднял на тебя руку!

Омур обнял колени Саадата.

Старики шумно одобряли.

— Молодец! Слава аллаху, теперь все в порядке!

— Хоть Омур и старше тебя, но стал на колени перед тобой, Саадат, прости его!

— Как же не простить? Что, Саадат с рогами, что ли? Такой же киргиз, как и мы, — сказал Карымшак, делая вид, что он сторонник Омура. — Саадат был виноват, но Омур оказывает ему уважение. Зачем Саадат поднимает руку на старшего? Разве те, у кого власть, должны избивать простых тружеников? Нет, никогда!

Все собравшиеся и сам Омур прекрасно понимали неискренность и лицемерие аткаминера, видели, что он на стороне Саадата и лжет, чтобы только Омур позабыл ссору. Но не каждый бедняк знал, как дрожат баи при одной мысли о справедливых советских законах, как боятся они святого народного гнева.

В горах Ала-Тоо строится новая жизнь, создается новая культура. Для трудящихся это великая радость, а врагам — беспредельное горе. Они тоскуют по прошлому, оплакивают и зовут его, но оно, подобно вырвавшейся из рук птице, улетело бог весть куда и не вернется. Враги не хотят своей гибели и отчаянно бьются, огрызаются изо всех сил, идут на преступления, пускаются на всякие хитрости. А мы? Мы, сокрушая врагов, боремся за расцвет новой жизни, мы, люди новой эпохи…

Вот о чем говорил уполномоченный из столицы. Об этом и размышлял Сапарбай, лежа на траве рядом с Осмоном и следя за легкими, светлыми облаками, которые спокойно плыли над вершинами гор.

«А я? — спрашивал он самого себя. — Разве я не с теми, кого уполномоченный называл «мы»? Почему же тогда я в стороне от борьбы?..»

Сапарбаю послышалось, что его кто-то окликнул, и он испуганно поднял голову.

— Чего ты испугался? — спросил Осмон, которому доставляло огромное удовольствие лежать на теплой траве. Он повернулся к товарищу, глаза его мягко смеялись.

Сапарбай не ответил. Так они молча лежали, слушая веселый гомон птиц. Вдруг Сапарбай спросил:

— Чего я испугался, спрашиваешь?

— Да, мне показалось, ты вздрогнул. Или какая девушка окликнула? — пошутил Осмон.

— Только сейчас я начинаю набираться ума-разума.

— А до сих пор?

— Оказывается, мы блуждали в потемках, сбившись с пути.

— С какого пути?

— С верного.

— О чем ты болтаешь?

— Сейчас я думаю о том, что мы делали до сих пор, чем все это время занимались. Мы дали себя обмануть Саадату. Говорят, ученый человек видит в тысячу раз дальше неученого. У нас с тобой всего четырехклассное образование. Об «алип-илем-заваре» [5] Это выражение соответствует русскому «аз-буки-веди». Барпы я уже не говорю. Мулла своим учением не помог нам, а только запутал.