Павел Макшанихин - Родимая сторонка

Долго не спал Орешин в эту ночь. А утром пошел к начальнику отделения.

— Прошу, товарищ майор, в колхоз часика на три отпустить, тут совсем рядом. По ремонту хочу помочь. Я осторожно…

Майор, грузный старик с белой щетинистой бородой, молча посмотрел у Орешина ногу.

— И чего мне только с вами делать? Одиннадцатого сегодня отпускаю: кого — в колхоз, кого — на завод, кому, видите ли, доклад в цехе нужно читать, кому — ремонтом заниматься… Еле ходит, а туда же! Ох, подведете вы меня под трибунал!

И закричал сердито:

— Идите, да чтобы к ужину быть здесь!

Дорогу в колхоз указала Орешину женщина, ехавшая мимо госпиталя в телеге.

— Это в Курьевку, что ли? Прямо проселком так и ступайте, потом направо.

Орешин пошел проселком.

Ослабевший от свежего воздуха и ходьбы, он добрался до колхоза часа через два. Отдохнув минут десять у околицы на траве, пошел переулком, приглядываясь, у кого бы спросить, как найти председателя. И вдруг остановился, словно его толкнули в грудь. На задворках грузный черный старик в полосатой рубахе, босиком тащил по земле за ручки плуг. Ему помогали две женщины, взявшись за постромки, — одна молодая, с высоко подоткнутым подолом, другая постарше, с темными руками и лицом, словно пропеченная на горячем солнце.

Подняв плуг за ручки и воткнув его в землю, старик хрипло скомандовал:

— Ну, бабы, берись дружнее.

Женщины перекинули постромки через плечо и потянули за собой плуг, увязая в земле босыми ногами.

Когда Орешин подошел к изгороди, они тянули плуг уже обратно. Колесо его невыносимо взвизгивало и скрежетало, старик покрикивал на женщин, мелко семеня за плугом по рыхлой борозде…

— Провались оно пропадом! — злобно проговорила пожилая женщина, напрягаясь так, что жилы на шее у нее вздулись и лицо побагровело.

— Стой! — неистово закричал Орешин.

Все трое остановились и с молчаливым удивлением, даже с испугом, уставились на него.

— Вы… что это делаете?

Старик опустил ручки плуга и неторопливо подошел к Орешину, приглядываясь к нему круглыми ястребиными глазами.

— Участочек свой подымаем, товарищ военный. Лопатой проковыряешься тут неделю… А время-то не ждет, рассаду высаживать пора, да и картошки тоже хочется ткнуть маленько…

Бледнея от возмущения и внутренней боли, Орешин выкатил на него и без того большие глаза.

— Но почему же… на себе? Ведь это же, как бы сказать… позорный факт. Ведь люди же вы! Лошадей у вас в колхозе нет, что ли?

Губы его прыгали, руками он судорожно вцепился в верхнюю жердь изгороди.

Старик опасливо покосился было на Орешина, потом улыбнулся виновато, с жалостью глядя ему в лицо.

— Вы не принимайте близко к сердцу, товарищ военный. Все едино ведь, что лопатой, что плугом: и тут, и там хрип гнешь. Стыдно, конечно, а что же сделать? Лошади-то все на севе заняты. Не дают их…

Орешин перебил его сердито:

— Где у вас председатель?

Повернувшись вправо, старик долго всматривался туда из-под руки.

— Бригадир вон стоит, а председатель в город уехал…

— Не тот, что в военном — бригадир-то?

— Он, он самый….

Одернув гимнастерку, Орешин сказал грозно:

— Сейчас мы с ним поговорим. По-своему. По-солдатски.

Высокий солдат с подвязанной рукой стоял спиной к Орешину около покосившегося навеса и наблюдал, как долговязый парень запрягает лошадь в плуг.

— Пошевеливайся, — учил его солдат. — Не на гулянку едешь. Войлок-то под седелку подложил? А то холку у лошади собьешь. Подпругу крепче подтяни.

Парень молча и быстро исполнял, что ему говорил солдат. Он уже хотел ехать, как солдат опять остановил его.

— Не так я тебя учил постромки завязывать. Завяжи как следует.

Помолчав, спросил:

— Куда сначала поедешь-то?

— За овражек, — сиплым голосом отвечал парень.

— Поезжай. Я приду потом, посмотрю.

Заслышав сзади шаги Орешина, солдат оглянулся.

Как только глянул Орешин на широкое крутолобое лицо с зеленоватыми глазами, так и остановился в удивлении.

— Кузовлев!

Солдат развел руки, радостно улыбаясь.

— Товарищ сержант! Федор Александрович! Каким ветром?

Они обнялись и расцеловались. Минут пять наперебой расспрашивали друг друга, не успевая отвечать.

Когда первый пыл встречи прошел, Орешин дернул Кузовлева за рукав.

— Садись. Не думал я, что при первой же встрече нам, Елизар Никитич, придется ссориться…

— А что? — встревожился тот, усаживаясь на бревно.

— Как ты мог допустить такой безобразный факт, чтобы колхозники свой огород на себе пахали? Как, спрашиваю?

— Где? — вскинулся Кузовлев.

Орешин молча махнул рукой в сторону задворок.

Обеспокоенно взглянув туда, Кузовлев нахмурился.

— Назар Гущин это. Ведь экий мужик для себя жадный, И кто его заставляет?!

Орешин насмешливо покосился на Кузовлева.

— А ты ему лошадь дал, чтобы огород вспахать?

Еще больше нахмурившись, Кузовлев упрямо сказал:

— Лошадей никому не дам, пока колхозную землю не запашем. А Назар Гущин этот не в колхозе дохода ищет, а на приусадебном участке…

— Разве колхозу вред, ежели колхозник дополнительно получит с приусадебного участка?

— Самый настоящий… — не сдавался Кузовлев. — Займутся люди своими участками, а колхозную работу упустят.

— Нет, ты меня не убедил, — вставая, сказал сержант. — Я ведь хоть и заводской человек, а колхозный Устав читывал. Приусадебный участок колхознику для подспорья даден, как бы сказать, для сочетания личных интересов с колхозными… Вот. Поэтому должен ты помочь колхозникам вспахать участок. А в это время они пускай на колхозную работу идут.

Кузовлев молча жевал соломинку, тяжело раздумывая.

— Ладно, выделю завтра трех лошадей с полдня. Погляжу, что будет.

— Тогда пойди к Гущину и скажи, чтобы не мучился зря и людей не волновал.

Кузовлев сердито махнул рукой.

— Успеется. Его, старого дурака, и поучить не грех.

Одергивая гимнастерку, Орешин глухо сказал:

— Пойдите сейчас к Гущину и скажите, что завтра будет лошадь. И прекратите этот позор сейчас же.

— Есть прекратить позор, товарищ сержант. Разрешите идти?

— Идите.

Вернувшись минут через десять, Кузовлев застал командира в глубоком раздумье.

— До того я осерчал, товарищ сержант, на этого упрямого старика, что плуг из борозды у него выбросил, а постромки, те аж на крышу закинул…

Орешин посмеялся, но ничего не сказал больше.

— Ну, теперь, товарищ сержант, в гости ко мне прошу, — хлопнул его Кузовлев по плечу. — Пообедаем, со свиданием выпьем маленько…