Ксения Васильева - Частные беседы (Повесть в письмах)

Будем пятого Москве проездом. Зайдем обязательно. Витвас.

Черт побери совсем, вот оно как складывается, когда переписки нет! Не застала тебя моя телеграмма. Ну что ж… Отдыхай, спишемся. Мы с Татьяной тут в санатории под Москвой будем — может, и увидеться успеем. А по привычке все путем опишу. Пошел к тебе один, Татьяну у родственников оставил, думаю, мало ли что мой Стас натворил. Короче, звоню. Открывает мне этакое современное дитя в джинсиках, стриженое, симпатичное. Я внутренне ахаю и сдуру решаю, что ты женился наконец на своем чижике. И счастлив. Потому и не пишешь. Да и я перед тобой виноват, закрутился, завертелся и, помню, несколько писем куда-то заховал и не отослал. Ну ладно, наверстаем. Я только-только рот раскрыл, чтобы сказать: Алечка, я вас знаю, здравствуйте… А дитя сурово мне так говорит: вы Виталий Васильевич? А я — Катя Ренатова. Заходите, пожалуйста. Тут я окончательно балдею и думаю про себя, что ты швец и жнец и на дуде игрец, и заходить мне к тебе уже неохота. А она тащит. Вхожу. Шикарно у тебя — царски! А в креслице сидит милая такая старая женщина и что-то вяжет. Юлия Павловна, конечно. Я ее узнал. Я стою, немой как муха, и жду, когда же ты ко мне выйдешь и мне все разобъяснишь. Но тебя, оказывается, нет. Ты на отдыхе (теперь понимаю, почему смотался — жить негде…). Так. Далее. Катя наливает мне чай, я отказываюсь, но она человечек крепкий, у нее не поговоришь. Сижу и слушаю твою дальнейшую историю. Как ты увел Юлию Павловну к себе, как Катя за вами убежала из дому, и как ты жил на кухне и какой ты благородный, и как она тебя уважает. И тут вступила Юлия Павловна, и я снова все еще раз услышал, и честно говорю, — прости меня, Стас, за мою толстокожесть, как-то последнее время я от тебя отошел, казалось мне все, что с тобой происходит, не значащим на фоне моих передряг… Нехорошо мы поступаем, все-таки всем нам до себя, эх… Катька — лихая девица в самом лучшем смысле — надо же, в такси работает, таксистом, это не кот начихал! Говорит, что должна заработать на кооператив, чтобы тебе квартиру освободить. А пока собирается снимать, уже что-то нашла… Они очень смущаются твою квартиру занимать. Рассказала мне Катя, что тебя чистили за них в школе, там эта Анна бучу подняла. Что же ты не написал-то мне? Обиделся. Чую. Зря. Зря обиделся, я ж все равно твой старый друг, и это никуда не денешь. Вот как твое «свершение» обернулось, и вовсе не чижиком-пыжиком, хотя и ему спасибо надо сказать, а раскочегарился ты раньше, когда в школу перешел. В общем, пишу я тебе бестолково, обдумать все надо и встретиться. Теперь о нас. Трудную я у себя работенку провернул. Ты ведь не знаешь, что мои молодые дурни разъехались и Дениски у нас три месяца не было, я не в себе был — помирал. Потом стал ездить: туда-сюда. К молодой и к нашему балбесу, который, видите ли, съехал к товарищу. Не мать-бабка ездила, а я. Ездил, ездил, наконец слепил их вместе. Блажь, думаю, у них была, вернее — у нашего балбеса. Но не знаю, конечно, что получится. Мы с Татьяной подались в «санаторий», пусть одни попрыгают, как считаешь? При мне звонила Анна, Катерина с ней разговаривать не стала, трубку взяла Юлия Павловна. Вот что значит мать! Родительница! Тихо говорила, Катя в кухню ушла. Что деньги есть, ничего не надо, все в порядке, ты еще кашляешь? — спросила так вдруг озабоченно. Та что-то сказала, а Юлия Павловна тихо говорит и на меня извинительно смотрит: «Ладно, зайду, обязательно зайду…» Но что я, какой я кому судья. Пока, Татьяна скоро придет, надо письмо убрать да не забыть отправить, маразм-то крепчает, опять куда-нибудь заховаю.

Твой Витвас.

Хорошо, что мы все-таки как-то сумели увидеться с тобой. На день позже — и ты бы укатил! Но уже после твоего отъезда… Не знаю, как и написать. В общем, так. Лариса стала моей женой. И это, я считаю, правильно. Все наконец организовалось в моей жизни. Бурлило, бурлило и уложилось. Как тому подобает. Надоело мне бурление. Хочу тишины и покоя. Тишайше теперь будем жить, семейно. Я, как ты, дедом, конечно, уже не стану, не могу стать, а вот отцом… У нас теперь двойняшки: Стасёк и Витёк. Падай, только не ударься «бошкой», некому зашивать будет. Я все себе оставил напоследок. Такой я человек. Теперь мне надо двоих воспитать, не шутки шутить. Лариса не жалуется, ей помогает Юлия Павловна очень, и мама из Тулы приехала. Это обо мне. Теперь о второй моей семье. Кате и Юлии Павловне. Кате сделал предложение Володя Краснов. Так вот. Он приезжал тут несколько раз в командировку и заходил ко мне. Катя отказала. Володя говорил со мной. А я что? Как я могу на нее повлиять? Я никогда не имел на нее влияния, мне кажется… Я даже не знаю — как и что она обо мне думает. Относится вроде бы хорошо, а вот что думает… полная неизвестность. Володя сказал, что хотел забрать Катю и Юлию Павловну в Ленинград и чтобы Катя там поступила учиться. Чтобы Катя училась, хочет и Юлия Павловна. Но Катя имела нас всех в виду. Мы с нею как-то вечером сидели за чаем и говорили. Она сказала, что хочет остаться работать в такси.

— Что за блажь? Почему? — спросил я.

Она взвилась: блажь? Почему вы считаете, что все, что делаете вы, — верно, а что я — все пустяки?

Тут я несколько смутился: действительно, чего я от нее хочу? То с дипломатом ее развел, теперь заставляю еще что-то… А сам уж такой великий правильнист и праведник! И замолчал, опять замолчал. Не умею я с Катей разговаривать, не получается. Она посмотрела на меня странно и убежала из дома. Обидел я ее своими учительскими дотошными указаниями. Не справляюсь я с нею. Нет. Девочка она хорошая, я это вижу и понимаю. Пусть работает и не выходит замуж за Краснова. Если не любит — ерунда получится, и Краснову этого не нужно, после его мытарств. Ну, пока все, идем с Ларисой и большой коляской гулять. Мы теперь каждый день гуляем по набережной, — тянет с реки прохладой, тиной, грустной прохладой, однако «печаль моя светла»…

Обнимаю тебя.

Приветы всем твоим.

Твой Станислав.

Здоров, Витек! Привет тебе, привет от меня! Угадал, поди, по конверту, откуда? Жаль. Хотел еще раз тебя шарахнуть несколько, чтобы не забурел. Что я? А я «вдоль по Африке гуляю, фиги-финики срываю, ну и Африка, чудо-Африка…». Поехал по призыву в Эфиопию, в школу, учу русскому, английскому, истории симпатяг черненьких. Друзей — вагон. Дел — тоже. Интересу, любопытства — навалом и у меня и ко мне! Хо-ро-шо! Лариса осталась, естественно, в Москве. Все свершения как ты и велел, помнишь, о том, что пятьдесят — это молодость и еще раз молодость, сам же писал, — на последние десятилетия. Уплотнил я их до предела, так мне кажется.