Анна Кардашова - Одиннадцать случаев… [Повесть]

— Давайте мясные талоны! — сказал шофер. — Сейчас яишня будет с колбасой. А картошечек с разварочки так дадут.

И вот все трое сидят в углу чайной. На столе на вытертой клеенке яичница, картошка, чекушка с поллитровкой и граненые стаканы. Застывшие ноги с болью отходят в тепле.

Чайная шумела, в груди у Давлеканова было тепло, а кругом сидели такие славные люди! Но самый симпатичный, конечно, — это шофер Федя! Про что это он говорит? Про своего майора!

— …Как за дитем ходил. А он нисколько о своем удобстве не думал. В мороз, бывало, не оденется как следует, и носки ему шерстяные подсунешь и белье теплое…

— Федя, — сказал Давлеканов, — хотел бы я быть твоим майором!

— Нет, — сказал Федя. — Такого человека больше нет, как мой майор.

И Давлеканову стало обидно, как было уже много раз, что вот он не воевал и что он не может быть членом военного мужского братства.

— Поехали, ребяты, — скомандовал Федя, — нам еще реку переезжать.

Когда выехали из деревни, солнце уже село и по краю неба шла дымная коричневая полоса с огненной каймой, а наверху небо уже перестало быть голубым, и еще не стало синим, и бледные звездочки точками проступали на нем. И опять — просторы.

— Вы вот что, ребяты, — сказал Федя, — давайте по очереди ко мне вперед, тут мотор греет.

— И куда это мы едем? — вздохнул Никулин.

— В некоторое царство! — отозвался Давлеканов.

Ему виден был странный блеск снега в бегущей впереди бледной полосе света от фар и темная даль впереди.

— В некоторое? — лениво спросил Никулин.

— Ну, если хочешь — в тридевятое.

— А какое государство?

— Тридесятое, натурально.

Время от времени Федя останавливал машину, Давлеканов и Никулин менялись местами. И снова деловитое тарахтенье «козлика», покачиванье, дремота.

«Козлик» остановился. Они были на берегу реки.

— Ах, ты… — Федя выругался. — Кто ж ее знал, что не замерзла?

Он побежал направо, побежал налево, вернулся.

— Вы тут постойте, ребяты, я посмотрю, может, где есть дорога. Никуда не отходите… Машину прогрейте, машину! — крикнул он уже издали.

— И куда это мы приехали? — спросил Никулин.

— Туда, — глубокомысленно ответил Давлеканов, — где раки зимуют.

Да, несомненно, раки зимовали здесь. Высоченная перина густого пара стояла над рекой, а у самого берега, за ледяной, покрытой снегом неровной кромкой шевелилась черная вода. Вот там-то, на самом дне, и зимовали раки.

И шофер ушел. А мороз такой, что кажется, он заполнил весь мир, что воздуха нет, вместо него мороз… «Прогрейте машину!» — вспомнил Давлеканов. Они забрались в заиндевевший «козлик». Вдруг не заведется? Нет, мотор заурчал, от него пошло тепло. Давлеканов и Никулин сидели скорчившись, над головой у них была пусть брезентовая, а все-таки крыша.

— Ну что это? Куда он провалился? — пробормотал Никулин. — Давай посигналим.

— Постой, слышишь?

Они прислушались. Где-то рядом, приглушенные туманом, мирно разговаривали два голоса, слышалось хлюпанье весел и стук уключин. Давлеканов и Никулин выскочили из машины. У берега покачивалась большая плоскодонка, из нее вылезал Федя.

— Машину прогрели? Молодцы! Ну, ребяты, счастливой вам переправы, а я в обратный путь!

— Федя, куда же ты? — закричал Никулин. — Мы же к тебе привыкли, как к родной бабушке!

— Ничего, теперь к другой бабушке привыкайте, вот к нему, — Федя показал на перевозчика, еле видного в тумане. — Хорошо, что я по берегу пошел искать переправу, он ведь мне далеко попался, мог бы и не заметить.

Ничего не поделаешь, надо было лезть в черную лодку на черной воде и блуждать по ней в белом облаке.

Федя стоял на берегу и командовал:

— Боком, боком ставьте ноги, поскользнетесь! Крепче вбивайте каблуки в снег! Ну, влезли? Счастливо!

На воде не так давил мороз, зато облепляло сырым туманом. Давлеканов и Никулин словно ослепли и оглохли в нем. Заблудиться тут было очень просто.

— Так куда мы плывем? — спросил Давлеканов.

— В некоторое царство. Точнее не могу определить, туман не позволяет.

— А если не доплывем?

— Попадем туда, где раки зимуют.

С полчаса плыли где по чистой воде, где врезаясь в тонкий лед, который шуршал по бортам. Давлеканов и Никулин даже начали дремать, вдруг послышалось — кто-то кричит. Далеко-далеко.

Перевозчик оживился, стал сильнее шлепать веслами. «Ого-го-о!» — раздавалось все ближе. Облако пара чуть засветилось. Свет становился все сильнее, облако радужно сияло, словно проткнутое в нескольких местах светом, потом оно стало редеть, и сквозь него Давлеканов и Никулин увидали темные очертания зданий. Свет бил из нескольких широких освещенных окон и, расплываясь, доходил к ним сквозь туман.

Весла шлепали все энергичнее, пар совсем отнесло, и на высоком берегу на фоне звездного неба стала ясно видна громадная фигура в расширяющемся книзу тулупе до земли.

— Держи-и-ись! — крикнул перевозчик.

Лодка, шурша льдом, въехала на берег. Толчок — переправились!

— Сюда, сюда! — кричал им высокий человек в тулупе, спускаясь к лодке. — Васильев, — представился он. Из-под его распахнутого тулупа, от широкого красного лица, от огромной горячей руки, которую он протянул Давлеканову и Никулину, пахнуло жаром, как из печки. — Промерзли? Сейчас погреетесь.

Так вот он, знаменитый Васильев, который так здорово наладил свой завод! У такого, наверное, энергии, как у хорошей динамо-машины. Вон какой громила! Директор в своих твердых валенках шел быстро, развалисто, и хромоты почти незаметно. Лицо у директора было мясистое, с крупными продольными морщинами вдоль щек, с коротким выдвинутым вперед носом, с большими выпуклыми глазами, удивительно голубыми на красном лице.

Давлеканову сразу стало тепло и весело. Васильев, его богатырская наружность, его звучный, уверенный бас, вид отчетливых светлых корпусов — все это нравилось Давлеканову. «Посмотрим, посмотрим, что там у них!»

Ужин был накрыт в маленькой комнате за директорским кабинетом. Огромный, широкий Васильев неуклюже, но ловко поворачивался, наливая чай из электрического чайника, подвигая гостям бутерброды.

— Ну, — сказал директор, вставая и показывая на диван и раскладушку, — сейчас, я думаю, на покой, а завтра с утра приступим.

Давлеканов проснулся и сразу вскочил — свежий, легкий. Неужели проспал? В углу стояла уже сложенная раскладушка, из директорского кабинета доносились голоса Васильева и Никулина. Давлеканов скорее оделся. В дверь постучали, вошла уборщица. У нее были удивительно красные, твердые щеки, туго стянутые платком жаркого желтого цвета. Из-под синего застиранного халата виднелось ситцевое платье в крупных малиновых цветах, под ним — большие валенки. «Ух ты! Сама широкая масленица явилась ко мне с подносом!» — подумал Давлеканов.