Лев Овалов - Утренняя смена

Грузу не всегда удавалось скрыть свое пренебрежительное отношение к людям, не имеющим технического образования или большого производственного опыта.

— Ладно, — равнодушно отозвался он, заложив руки в карманы. — Я категорически запрещаю растачивать две детали одновременно. Не ты отвечаешь за оборудование цеха. Я не позволю коверкать государственное имущество. Заведи собственный станок и делай тогда с ним все что угодно. Понятно?

Он обращался с ней, как с вещью. У Зины задрожали губы. — Нет, — тихо и упрямо сказала она, и ее губы задрожали еще сильнее.

Груз резко повернулся к мастеру.

— Прекратить, — отчетливо сказало он. — Понятно, Никита Иванович?

Слезы душили Зину, она проглотила подступивший к горлу комок и закусила губу, будучи не в силах спорить с Грузом. Плохо соображая, что делает, она машинально запустила станок. Так было легче.

— Интересно! воскликнул Груз. — Очень интересно. Протест?

В таких случаях он никогда и никому не давал поблажки.

— Никита Иванович, напиши записку в отдел кадров, — распорядился инженер. — Как это ни прискорбно... уволить.

Зина повернула к Грузу заплаканное лицо и всхлипнула. Не желая вступать в пререкания, он быстро зашагал к выходу.

Никита Иванович нехотя подошел к Зине.

— Э-эх, девка... — укоризненно сказал он и остановил станок.

Смеркалось. Лучи заката окрасили оконную раму багрянцем. В углах комнаты скоплялась темень. Настольная лампа освещала лишь Григорьева и разбросанные перед ним бумаги. То ли от сумерек, то ли от освещения лицо Григорьева выглядело усталым и добрым. Он привычным движением вплотную придвинул кресло к столу, подпер голову руками и серьезно посмотрел на Груза, только что вошедшего в кабинет.

— Садись, — пригласил он инженера. — У меня к тебе лирический разговор.

Груз добродушно улыбнулся. Еще беседуя с Григорьевым по телефону, он по его тону догадался о причине свидания. К кому другому могла обратиться Демина за поддержкой? Николай Семенович не собирался настаивать на увольнении Зины. Его распоряжение было лишь естественным следствием ее необдуманной выходки, и он заранее решил исполнить просьбу Григорьева.

— Вот жалуется на тебя девушка... — Григорьев кивнул в сторону дивана.

В полутьме инженер не заметил было Зины. Наклонившись вперед, она тихо сидела на краешке дивана, похожая на обиженную и нахохлившуюся птицу. Груз почувствовал недовольство против Григорьева, задержавшего у себя Зину: в ее присутствии труднее было согласиться на уступку.

Григорьев подвинул лампу в сторону Груза.

— Перегнул, брат, палку. Твердим о чуткости, а сами...

— Нельзя противопоставлять чуткость дисциплине, — сухо возразил инженер, усаживаясь возле стола.

— Ты абсолютно прав, — согласился Григорьев. — Но... речь идет именно о чуткости. Девушка разволновалась, расстроилась. Ошиблась... — Он пальцем поманил к себе Зину. — Объясни Николаю Семеновичу.

Григорьев понимал, что для нее было большим испытанием подчиниться такому совету: объясняясь с Грузом, Зина рисковала услышать обидное замечание или нарваться на резкий отказ.

— Я вовсе не хотела... — проговорила она упавшим голосом. — Я сама не знаю, как это получилось. Стало очень обидно, я повернулась к станку и нечаянно его включила. — И, опасаясь, что Груз не поверит ей, торопливо добавила: — Честное слово, нечаянно!

Груз действительно не поверил Зине. Но такое объяснение его удовлетворяло. Он не знал, кто его придумал, да это и не имело значения. Груз считал Зину хорошей работницей и не хотел ее терять, он лишь не мог поступиться своим авторитетом.

— Я восстановлю Демину, — холодно согласился он. — Только пусть она запомнит, что цех — это не место для проявления наших симпатий и антипатий.

Зина промолчала. Она промолчала бы, если бы Груз сказал даже большую резкость.

Через растворенную форточку в комнату донесся щебет ласточек, устраивающихся на ночлег в своем гнезде, слепленном под карнизом дома.

Синим карандашом Григорьев чертил на блокноте квадраты.

— Теперь второе дело, о расточке. О способе, придуманном Зиной.

— Какой же это способ? — Груз насмешливо развел руками, встал и прошелся по кабинету. — Это все равно, что на трехтонный грузовик навалить десять тонн. Повезет, конечно, но долго ли будет возить?

Григорьев отодвинул блокнот.

— Гипербола! Разве тебе не приходилось видеть машины, которые работали много дольше сроков, установленных для них проектировщиками?

— Изволь, я объясню подробнее. — Груз сел рядом с Зиной. — Интересующий тебя способ расточки грозит цеху большими опасностями. Молодежь увлечется высокими нормами. Малейшее поощрение, высказанное Зине, обяжет перестроиться всех связанных с нею работников. Придется больше подготовлять материалов, ускорить приемку деталей, изменить стиль работы. В цехе понадобится произвести коренную перестройку.

Его нетерпеливо перебил Григорьев:

— А почему бы ее не произвести?

— На первый взгляд это соблазнительно!— воскликнул Груз. — Но такая перестройка в конце концов принесет только вред. Машины нуждаются в бережном обращении. Наши люди недостаточно квалифицированны, чтобы работать с быстротой, какую могут развить механизмы. Где уж там мечтать о модернизации!

Григорьев медленно поднялся с кресла.

— Значит, наши люди негодны для твоих машин? — произнес он задумчиво. — Так... Возможно. Ну, а зато машины, по-моему, вполне годятся для наших людей... — Он подошел к инженеру и вдруг обратился к нему с просьбой: — Пусть Зина два-три месяца поработает по своему способу. Предоставим ей эту возможность. А через некоторое время проверим состояние станка.

Николай Семенович пожал плечами.

— Нелепая затея...

— А то, знаешь, — предложил Григорьев, — соберем техническое совещание? Обсудим идею, потратим на это дело несколько часов, прикинем все, взвесим...

Груз отрицательно покачал головой. Покуда изобретение не опорочено практикой, найдется немало охотников подражать Деминой. Инженер предпочитал обойтись без совещаний: возникнет полемика, в обсуждение вмешаются десятки говорунов. Разумнее разрешить одной Зине растачивать двумя резцами: все равно через полтора-два месяца обнаружится полная несостоятельность ее выдумки.

— Жалко рисковать станком, но для того чтобы рассеять твои иллюзии, я готов согласиться, пусть Зина попробует, — сказал он тем снисходительным тоном, каким родители разрешают детям выпотрошить плюшевого медвежонка и убедиться, что внутри у него одни опилки.

— Ой, да ничего со станком не случится! — закричала Зина, вскакивая с дивана. — Николай Семенович, значит, я могу?