Валентин Ерашов - Семьдесят девятый элемент

За буфетной стойкой, отделенной стеклянной переборкой с окошечком, — вчерашний мой знакомец, носатый, с полированной головой. Он в грязном халате, лысина блестит, от нее зайчик бегает по низкому потолку. Носатый не отвечает никому, он молча выслушивает, молча протягивает жетоны, кидает вместо сдачи коробки спичек, хотя мелочи ему протягивают полно и сдача нашлась бы. Никто не обижается: дядя Миша выполняет план, это понятно каждому. Его только поторапливают, остальное — чепуха.

— Давай шпарь, Миша!

— Дядь Миш, жми.

Но вот, держа в каждой руке по бутылке с кефиром, от буфета отходит приземистый, в солдатской гимнастерке и солдатских шароварах, заправленных в носки. Спортивные тапочки подвязаны шнурками.

Взбултыхивает кефир, выдавливает пальцем зеленую фольгу, срывает ее и бросает на пол. И тотчас из горлышка ползет, как бродящие дрожжи, белая пузырчатая масса.

— Газированный! — провозглашает парень. — Газированный кефир столетней давности, кушайте, товарищи трудящиеся, на доброе здоровье.

Он говорит, ни к кому особо не обращаясь, но жаждая всеобщего сочувствия, и, как ни странно, его слышат в разноголосом шуме: когда затевается скандал, это всегда слышат.

Парень оглядывается, примериваясь, кому бы высказать негодование, и двигается было снова к буфету, но тотчас поворачивает, идет прямо на Батыева. Пенистая масса ползет через край бутылки, выплескивается ошметками на пол, на спортивные тапочки.

— Товарищ начальник, — говорит парень, останавливаясь напротив, горлышки бутылок нацелены вперед, пенистая масса лезет и лезет. Шум стихает окончательно, будто выключили радиоприемник. — Видали, товарищ начальник? Видали, чем рабочего человека потчуют, гады?

— А ну, — говорит Батыев повелительно, — давай сюда.

Берет раскупоренную бутылку, запрокидывает кверху донышком, почти в одно мгновение выпивает остатки кефира, потряхивая бутылку, чтобы поскорее опорожнялась. Шарит в кармане. Извлекает монеты, протягивает парню, говорит:

— Ерунда. Хватит болтать. На то и кефир, чтобы быть кислым.

Тот молчит озадаченно, потом выдавливает фольгу на второй бутылке и кричит с надрывинкой:

— А ну, кто хочет попробовать? Кислятиной кормят?!

— Я сказал: продукт доброкачественный, — отрезает Батыев. — Еще скажешь слово — увольняю с работы. Ясно?

— Спасибо, — говорит парень тихо и отчетливо. — Моя фамилия Чистяков. Из бригады проходчиков. От Локтионова. Увольняйте, товарищ начальник, спасибо вам большое.

Демонстративно принимается пить кефир. Батыев молчит — одно мгновение, не больше. Он, кажется, не ожидал такой реакции. Но только мгновение молчит Батыев.

— Явишься в контору, — говорит он.

— Есть! — отвечает парень с насмешкой. Батыев становится в очередь. Его норовят пропустить вперед, но он лишь подергивает плечом. Снова поднимается шум.

Приближаемся к окошку. Буфетчик Бжалава давно увидел, конечно, Батыева, но делает вид, что это его не касается: швыряет жетоны, кидает спичечные коробки. Кто-то возвращает ему коробок.

— Ай, какой гордый, скажи пожалуйста! — говорит Бжалава и взамен выгребает чуть не горсть серебряных монет. — Бери, пожалуйста, если такой гордый!

Вот и наша очередь.

— Гуляш, — говорит Батыев. — Компот.

— Печенка, — говорит Бжалава.

— Гуляш, — повторяет Батыев. — Кончится завтрак, зайдешь в контору... Сукин сын, — добавляет он тихо.

И снова — перед «амбразурой» нам пытаются уступить очередь. Батыев непреклонен. Он терпеливо ждет. Очередь молчит.

Понятно, почему Бжалава настаивал, чтоб не брали гуляш: костей больше, чем мяса. Народу поубавилось, сидим в уголке, Батыев старательно жует и молчит, но по лицу я вижу: действительно кому-то предстоит «разгон». Это понимают и другие, на Батыева посматривают со всех сторон, Батыев замечает, конечно, эти взгляды и ест гуляш так, словно ему подали в первоклассном ресторане фирменное блюдо.

Выходим вместе.

— Прохиндей, — говорит Батыев. Это звучит неожиданно как похвала, и не очень ясно, к кому относится эпитет: к Бжалаве ли, к повару, или к тому, в солдатской одежде, парню. — Я им покажу небо с овчинку, — обещает Батыев. Похоже, несколько демонстративно, «на публику», в данном случае «на прессу». Но я начинаю привыкать к его некоторой нарочитости.

— Вы в контору? — спрашивает Батыев.

— Нет, пожалуй, — говорю я. — Хочу на месторождение. Знакомиться с обстановкой надо.

— Пойдемте, я велю Перелыгину выделить машину, — говорит Батыев, слегка подчеркивая «велю».

— Спасибо, — отвечаю я. — Тут ведь, кажется, недалеко? Пешком доберусь.

— Зачем тогда пешком, — говорит Батыев. — Попутных полно.

Чувствуется, что он рад моему отказу. Причина ясна: Батыеву не хочется, чтобы я присутствовал при его «разгоне». И мне тоже не хочется присутствовать: не люблю, когда при мне кого-то распекают. Всегда испытываю неловкость и даже некоторое ощущение собственной виноватости, будто и мне учиняют нагоняй.

— Сперва загляните на шахту, — советует Батыев. — С Козловым, начальником шахты, познакомьтесь. С Локтионовым, бригадиром проходчиков. У него не все — горлопаны, как этот... Работают что надо. Выручают нас.

И тут он слегка рисуется: памятью на лица, фамилии, осведомленностью в производственных делах.

— Спасибо, — говорю я. — Пойду.

— Вечером встретимся, — говорит Батыев. — Несколько дней пробуду. Не задерживайтесь к ужину. Будем джейрана доедать. Получше этого бжалавского гуляша... Прохиндей, — повторяет он, мрачнея опять немного картинно.

Еще в коридоре я слышу голос Батыева, доносящийся сквозь тонкую переборку. Слов не разобрать, но ясно: управляющий разговаривает на повышенных тонах. Мне почему-то неприятно, что Батыев разоряется не где-нибудь, а в моем кабинете. Ускоряю шаги, распахиваю дверь.

Батыев восседает за моим столом, как за своим собственным. Поигрывает моим карандашом. Киваю. Батыев кивает мне. Он и не думает освободить место. Он продолжает разговор. Собеседник — Наговицын. Чуть кренясь набок, он стоит у входа — тишайший Наговицын. Когда он покалечил ногу и получил пенсию по инвалидности, я разрешил ему остаться в экспедиции. На странной для мужчины должности секретаря-машинистки. Переписка невелика, больше общаемся по радио. Основные обязанности Наговицына — сидеть в приемной, отвечать на звонки, носить мне бумаги на подпись. Наговицын вдов, одинок, ехать ему некуда. Просился, чтобы оставили здесь. Я согласился и заполучил работника добросовестнейшего и точнейшего, бессловесного и покорного.

— Повторяю: через пять минут приказ должен быть готов для подписи. Принесете начальнику экспедиции, — раздельно и веско произносит Батыев. Судя по интонации да еще по слову «повторяю», он говорит это уже не в первый раз.