Юрий Колесников - Земля обетованная...

Первым поднял рюмку раввин. Закатив свои большие глаза, он произнес положенную в подобных случаях «бруху» [29] Благословение. , благословляя плоды, из которых делается этот винный напиток.

— Барух ата адонай элохейну барэ при агэфен! [30] Благослови, господь, плоды винограда! — протянул он нараспев и опрокинул содержимое в рот. Закусывая лейкехом, раввин выразил пожелание свидеться всем в самом скором времени на обетованной земле.

— Омейн! [31] Аминь!

— Омейн! — ответили в тон раввину верующие.

В полдень Бен-Цион Хагера и Хаим вернулись домой. Пожалуй, никогда прежде Хаиму не доводилось видеть такого изобилия яств, какое красовалось на праздничном столе раввина. Тут были рубленая сельдь с грецкими орехами, мятые крутые яйца с куриным жиром и шкварками, паштет из печенки с зарумяненным луком, «пэцэ» из куриных ножек, горлышек, крылышек, пупочков и прочих потрохов, залитых соусом из взбитых желтков, растертого миндаля и вина и разукрашенного кусочками лимона. В центре стола возвышалась внушительного размера ваза с тертой редькой, пропитанной гусиным жиром и корицей. Без этого любимого Бен-Ционом блюда не обходился ни один субботний обед. В глубокой тарелке были знаменитые кипрские пельмени, начиненные дважды пропущенным через мясорубку куриным филе. И, наконец, фаршированная рыба с застывшей темно-бордовой от свеклы юшкой! Коронное кушанье праздничного обеда приготовила сама Циля, об этом свидетельствовал забинтованный палец на ее руке.

Все были в сборе. Улучив момент, когда тетя Бетя остановилась одна у окна, Хаим подошел к ней и сообщил об исчезновении Ойи. Оказалось, что фельдшерица знает о случившемся. Хаим поразился спокойствию, с которым старушка встретила его сообщение. «Неужели и у нее нет сердца!» — с горечью подумал Хаим, отойдя от фельдшерицы.

Все разместились, но к трапезе не приступали: ждали, когда раввин усядется в свое огромное потертое кресло.

Хаим взглянул на самодовольное лицо Бен-Циона и вспомнил лубочную картину, найденную несколько лет назад на чердаке дома. «Снять бы с реббе его «штраймел» [32] Обшитая мехом бархатная ермолка. , — подумал он, — и как две капли воды Гришка Распутин!»

Бен-Цион Хагера был доволен — все шло как по-писаному: Ойя исчезла, Хаим, как видно, смирился с этой утратой, и обед был приготовлен на славу. Чуть слышно реббе напевал подходящую для субботней трапезы мелодию «Змирес», но едва он успел положить себе ложку редьки, как в распахнутом окне показалась черноволосая голова мальчика-слуги Стефаноса.

— Кали мэра! [33] Добрый день! (греч.) . — громко произнес мальчик, переступив порог. Он хотел было что-то сообщить, но раввин остановил его и, медленно поднявшись, удалился в прихожую. Тотчас за ним вышла и Циля. В столовой наступила тишина.

Хаим взглянул в окно, увидел, что Циля побежала в конец двора, где стоял флигель, юркнула в дверь, выскочила и тотчас же скрылась за дверью сарая.

«Что ей там нужно?» — удивился Хаим. Подойдя к окну, он услышал приглушенный голос Цили:

— Там ее нет! Все облазила…

Хаима поразила догадка: ищут Ойю.

В столовую вернулись Бен-Цион и Циля. Оба были явно расстроены, хотя всячески старались скрыть это. Сели за стол. Все, кроме Хаима, набросились на еду. Вскоре он встал, поблагодарил за обед и хотел выйти. Раввин остановил его и с недовольным видом сказал, что не полагается покидать свое место до тех пор, пока старший не выйдет из-за стола.

Хаим послушно опустился на стул. Ему вспомнились слова из песенки, которую распевали еще в лицее:

Из задумчивости его вывел вопрос тети Бети. Она спрашивала, скоро ли он собирается покинуть их.

— Пока не найду Ойю, никуда не уеду! — резко ответил Хаим и сам удивился своей храбрости.

Категоричность ответа обычно робкого парня огорошила всех. По лицу Бен-Циона пробежала злая усмешка. Обращаясь к тете Бете, он нарочито спокойно произнес:

— Говорят, что чудак хуже выкреста… Выходит, правы люди… Ну, а если, скажем, она не отыщется? — Раввин повернулся к Хаиму. — Тогда что? Не уедете? Глупости! Разумеется, не потому, что живете у нас или мешаете нам… Боже упаси! Но вы холуц, мой дорогой мальчик, прошли «акшару», и ваше место теперь только в Эрец-Исраэль! И потом, скажите на милость, что вы нашли в этой глухонемой шиксе? [34] Девушка не еврейка. Она ухаживала за вами во время болезни? Да! Ну и что из этого? А наша тетя Бетя разве мало для вас сделала? А мы все? Кто готовил вам еду? Кто как не Цилечка ходила для вас к туркам за козьим молоком? А знаете, какие там собаки?! Вы хоть раз этим поинтересовались? Иметь мне столько счастливых лет, сколько раз Цилечка возвращалась с молоком испуганная и, как мел, бледная! По-вашему, это ничего не значит?

Праздничный обед был испорчен. О помолвке не могло быть и речи. Раввин это понял. Он встал. Поднялся и Хаим, поблагодарил за обед и направился было к двери, но его остановила фельдшерица.

— Вы не проводите меня? — тихо спросила она.

— Пожалуйста, — неохотно ответил Хаим.

Раввин отозвал фельдшерицу и, нагнувшись к ее уху, зашептал:

— Вдолбите этому придурку, что на имя Цилечки в иерусалимском «Империал бэнк оф Бритн» лежат не меньше и не больше, как двенадцать тысяч фунтов стерлингов! Вы слышите, тетя Бетя?! Двенадцать тысяч! Растолкуйте ему, что это означает! Не то, я вижу, он не очень большой умник и не слишком маленький дурак… Ходит в драных портках, а корчит из себя вельможу…

— Я знаю, реббе… Вы же сами видите, парень, оказывается, с фантазией! — ответила фельдшерица. — Но можете не сомневаться, я постараюсь… Какой еще может быть разговор!..

Когда Хаим и тетя Бетя подошли к ее дому, она спросила его, сверкнув толстыми стеклами очков:

— Вы любите Ойю?

— Да! — не задумываясь, ответил Хаим.

Фельдшерица тяжело вздохнула.

— Я поняла это лишь сегодня. И вижу, что вы не доверяете мне. Напрасно… Не меряйте всех одной меркой. Слышите?

Хаим пожал плечами. Фельдшерица пригласила его зайти к ней на минутку.

— Идемте, я вам говорю! Понимаете? Я вам не враг…

Переступив порог, Хаим нерешительно остановился. Чистенькая комнатка, тюлевые занавески, стол под белой скатертью. Закрытая дверь, видимо, вела в другую комнату или кухню.

— Откройте эту дверь, — ласково проговорила тетя Бетя, с грустной улыбкой посматривая на Хаима. — Нелегко вам будет жить, мальчик мой: робость не самое лучшее качество мужчины. — И, видя, что Хаим по-прежнему стоит в нерешительности, сама толкнула дверь. В маленькой, слабо освещенной комнатке, забившись в угол, стояла испуганная Ойя.