Николай Алфеев - Белые пятна

Разумов понял, почему Лукьянов несколько дней не разговаривал с ним.

— Я люблю работать, Григорий Васильевич, — просто ответил он. — Да и Ганин торопит. Вчера он сказал, что если к нам не направят еще человек двадцать, мы затянем опробование.

Лукьянов усмехнулся:

— А результаты? Поймите, поиски — это игра втемную. Не думайте, что вас расхолаживаю. Ради бога! Я знаю этот район, верю в его перспективу, но представьте, Виктор Степанович, мне просто не везет. Не везет!

Заинтересованный Разумов слушал, не прерывая.

— Конечно, в этом году рудоуправление постарается удвоить добычу, — продолжал Лукьянов. — Но дадут ли поиски намеченный прирост промышленных запасов? Вот что волнует. Если бы на наших картах были нанесены месторождения хотя бы с тридцатью тысячами тонн слюды, — здесь можно было бы строить фабрику и по-настоящему развернуться.

— Не понимаю, Григорий Васильевич, — честно признался Разумов, — что же мы ищем?

— Счастье! — Григорий Васильевич рассмеялся, обнажив ровные зубы. — Человеческие поступки всегда несут в себе начала добра и зла. Добро — в стремлении к цели, в жажде познания, зло — в ничтожности конечного результата. Миллионы израсходовали на постройку нового поселка, а поиски в этом районе дали пшик. Истомин рвет и мечет. Он человек необычайной энергии, вдобавок мы с ним друзья по Петроградскому горному институту, — добавил он, отвечая на вопросительный взгляд Разумова. — Сейчас он меня буквально осаждает. Но что я могу поделать?

Лукьянов хрустнул пальцами и выругался. Помолчали. В лицо дул порывами холодный ветер, но спины собеседников согревало тепло костра, на который не жалели бурелома.

— А тут еще вы с Ганиным торопите события, спешите делить шкуру неубитого медведя. Близкое разочарование всегда хуже далекого. Зачем лишать себя иллюзий? Курите…

Беря машинально папиросу, десятник покраснел. Слова начальника сбили его с толку. Может быть, им играют, умно и тонко, и в то же время указывают линию правильного поведения? Но, может, Лукьянову просто хочется подумать вслух? Ведь его тоже беспокоит будущее рудоуправления…

— Завтра я вам прибавлю людей, — сказал Лукьянов, как бы догадываясь о мыслях десятника. — Динамитная будка построена, вахтеры сегодня приедут. Ну что еще? Да, будьте помягче с людьми. Переброски не делайте без моего ведома. Вы слишком некритично относитесь к словам нашего молодого фантазера Андрюши, забываете о том, что не всякая фантазия полезна практике. Так что не зарывайтесь. Вообще, не зарывайтесь.

Виктор стоял с красным лицом, понимая, что им недовольны, что его просто распекают. Разнос был настоящий, хотя Лукьянов говорил самым учтивым тоном, без всякого выражения в холодных глазах. Но слова его не становились от этого менее обидными.

Слова Тушольского: «Человек, которому не везет» — не выходили из головы Пимена Григорьевича. «Козьма Прутков! Не может без изречений. Только слез с самолета и уже, пожалуйста, у него готово суждение о человеке», — раздраженно думал Истомин, шагая к своему дому.

Лукьянов и Истомин знали друг друга давно. В 1916 году окончили вместе горный институт, тут же были мобилизованы в армию и в офицерских чинах отправлены на фронт. Там пути их разошлись, и они не виделись очень долго, почти двадцать лет. Срок не малый, можно забыть друг друга. Но человеческие пути перекрещиваются и могут перекреститься не раз.

Весной 1922 года инженера-горняка Истомина мобилизовали на трудовой фронт. С женой и двумя детьми Истомин выехал в Донбасс. В конце двадцатых годов Пимена Григорьевича перевели в Востокзолото. Скромный инженер шахты «13-бис» превратился в главного инженера крупнейшего административного управления.

Восток Истомину понравился. Главная прелесть Востока, по его убеждению, заключалась в ощущении полновластия. В объединении Востокзолото у Истомина стали развиваться привычки и склонности, которых не было у инженера-угольщика, как раньше называл себя Пимен Григорьевич. Его крылатые слова: «Если человек отдает Северу свои знания и здоровье — простите ему вольные и невольные ошибки» — служили своеобразной «индульгенцией» для многих старых инженеров, и в первую голову для самого Пимена Григорьевича.

Через год главный инженер отказался от казенной квартиры в пользу постоянного ревизора Главзолота, а сам перебрался в особняк, построенный на берегу Маны, в самом конце новой улицы бурно растущего поселка. Постоянный ревизор пришел в замешательство и обратился к члену правления Главка, инспектировавшему Восточное отделение.

— Умно сделал, да и вас не обидел, — ответил член правления и легким жестом откинул на середину стола акт ревизии.

Акт долгое время лежал камнем на дне канцелярской реки, пока весеннее половодье не подмыло его и не вышвырнуло на берег. В половодье кто-то утонул, кто-то захлебнулся, а Пимен Григорьевич спасся, ухватившись обеими руками за руку дородного члена правления.

Однажды он ужинал в кругу разведчиков-изыскателей и кто-то упомянул знакомую фамилию. Истомин прислушался.

— …Удивительно не везет человеку. Шестой сезон не везет, — рассказывал начальник экспедиции Главзолоторазведки. — За шесть лет Лукьянов не сдал ни одного акта с подсчетом запасов. Самое удивительное то, что этому человеку Главзолоторазведка дает самые перспективные участки. Но достаточно появиться там партии во главе с Лукьяновым, как реки оказываются пустыми, площади без намека на рудное золото. В общем, это тот, кому не везет.

— Тоже слава! — мудро заявил сосед. — Обо мне, например, и этого не говорят.

Компания захохотала. Истомин промолчал, не стал расспрашивать. Он был почему-то уверен, что это не однофамилец, а его старый друг. Так оно и оказалось, и вскоре они действительно встретились.

В конце 1934 года правительство поставило перед Востокзолотом задачу: поделиться специалистами со смежной — слюдяной — промышленностью. В числе мобилизованных был и Истомин. Через неделю после его приезда на Ману к нему в кабинет вошли главный маркшейдер Пряхин и начальник отдела кадров.

— Трест просит нашего согласия на кандидатуру в начальники постоянной поисковой экспедиции, — доложил начальник отдела кадров. — Но товарищ Пряхин против рекомендованного инженера.

Разговор происходил в конце февраля, в солнечный, на редкость ясный день. За околицей поселка высились темно-голубые хребты и увалы, режущей глаз светлой голубизной отливали снега на реке. Вверх по Мане по глубокой траншее ледовой дороги тянулся длинный обоз.

— Вы знаете рекомендованного, Николай Сергеевич? — спросил Истомин, отрывая взгляд от окна.

— Я его ни разу не видел, — возразил Пряхин, — но о нем идет дурная слава. Конечно, глупо быть суеверным, но…