Константин Симонов - Товарищи по оружию [сборник]

«Может быть, и правда, придется драться на улицах, – думал Малинин, идя рядом с Синцовым по Плющихе. – А что значит на улицах? А то вот и значит, что здесь, на улице, на Плющихе! В этом доме – немцы, а в том – мы. Или за Крымским мостом – немцы, а по эту сторону – мы, не пускаем их к центру. То и значит, как в восемнадцатом году были уличные бои с юнкерами, только помножить на сто!»

Он шел, пробуя привыкнуть к этой мысли, но она все равно не укладывалась в голове.

– Может, завтра сразу на фронт пойдем, – сказал он Синцову после долгого молчания.

Синцов кивнул. Он шел и думал о том, найдется ли в батальоне для него винтовка или их будут вооружать прямо на фронте.

Школа ФЗУ, где теперь была казарма коммунистического батальона, стояла в глубине двора, за высоким кирпичным забором. У забора толпилось человек двадцать штатских.

– А вот и остальной взвод, – сказал Малинин. – Сперва хотели в райкоме встретиться, а потом тут сбор назначили. Ближе к делу.

Он с неожиданной молодцеватостью подтянул на плече винтовку и подошел к собравшимся.

Это были почти все немолодые люди, многие в очках, у некоторых были рюкзаки, у других – вещевые мешки, у двоих – маленькие чемоданчики, а у одного даже аккуратно увязанная бельевая корзинка… Трое или четверо были с охотничьими ружьями, двое – с винтовками, один – с висевшим на ремне поверх пальто наганом. Все были подпоясаны, и хотя одеты кто во что горазд, но старались подогнать одежду так, чтобы было ловчее в походе.

Когда Малинин и Синцов подошли, собравшиеся подшучивали над седоватым мужчиной с бельевой корзинкой.

– Трофимов опять рыбу удить собрался, ишь как его жена упаковала! Там и харчи на два дня, и «белая головка», и подушечка-думочка… Все как положено!

– А где твои удочки, Трофимов? Забыл, что ли?

– А-а, Малинин, Малинин пришел! – сразу окликнули Малинина несколько голосов.

Как видно, его почти все знали.

– Старшой по команде пришел, значит, пора строиться, – сказал кто-то.

– А где Иконников? – пересчитав всех глазами, спросил Малинин. – Не явился?

– Не придет Иконников, – отозвался человек с корзинкой, которого называли Трофимовым. – Я заходил за ним, там команда работает, подвал откапывает… А он в подвале.

– А как они, – спросил Малинин, – дают о себе знать?

– Пока стучат, что живые.

Кто-то невесело усмехнулся, что хуже нет этих подвалов, лучше уж принимать смерть на своей жилплощади!

– Раз Иконников не придет, значит, все! – сказал Малинин.

Построились по двое. Малинин стал впереди, а Синцов оказался один в последнем ряду. Так, колонной, и зашли в просторный двор ФЗУ, мимо часового в гражданском. Он пропустил их, по-свойски поздоровавшись с Малининым:

– Здравствуйте, Алексей Денисыч!

– Здравствуй, – отозвался недовольный этим штатским приветствием Малинин.

Он оставил вновь прибывших на дворе и прошел в помещение, к комиссару батальона, доложить о прибытии.

Не возвращался он долго, минут двадцать. Наконец вернулся, еще более хмурый, чем обычно.

– Трофимов, – сказал он человеку с корзинкой, – тебя, когда отсутствую, назначаю старшим по команде. Сообщаю: сегодня назначен день занятий. В течение дня должны прибыть командиры рот. На взвод сегодня получим пятнадцать винтовок, а там видно будет. Общие занятия – начало в десять, а пока можно греться в казарме. Для нас отведена комната девятнадцать, вторая с правой руки. А ты, Синцов, – Малинин посмотрел на Синцова так, словно у него болели зубы и каждый произносимый звук доставлял ему боль, – останься. Пойдем к комиссару.

«Вон оно, начинается», – подумал Синцов.

– Привел, спрашивайте, – все так же хмуро сказал Малинин, когда они вошли к комиссару батальона.

Комиссар батальона сидел в классе за учительским столом; позади него была доска, исчерканная мелом.

Малинин присел боком за ученический стол. Синцов стоял.

Комиссар батальона был хорошо одетый человек лет пятидесяти, в толстом вязаном свитере и темно-синем костюме со старым орденом Красного Знамени. Рядом на стул были брошены кожаное пальто и пыжиковая шапка. На столе перед комиссаром лежал маузер с прикрепленной к кобуре серебряной дощечкой.

– Вы садитесь, – вместо приветствия сказал он Синцову. – Надо подумать, как с вами быть. А то я заявил – не надо нам таких, – а вот товарищ Малинин недоволен.

– Ваше дело – приказывать, при чем тут мое неудовольствие! – сказал Малинин.

– Как приказывать, я еще не вспомнил, – усмехнулся комиссар. – Вот обмундируюсь, вспомню, тогда начну приказывать. А пока давайте посоветуемся. Мне товарищ Малинин рассказал в общих чертах вашу историю, – снова обратился он к Синцову. – Но, может, вы какие-нибудь детали сами хотите добавить?

У комиссара были зачесанные на косой пробор отливающие сталью сивые волосы, узкое умное лицо, насмешливо поджатые губы и такие же насмешливые глаза за дорогими очками в золотой оправе.

– Что ж добавлять, – сказал Синцов, глядя в эти насмешливые глаза. – Только кишки мотать!

С отчаяния у него это получилось грубо, но как раз его грубость почему-то произвела хорошее впечатление на комиссара.

– Ну, уж сразу и кишки! Хоть у меня фамилия и немецкая, но я вам не немец, чтобы кишки мотать. Их вам и так уж помотали, судя по рассказу товарища Малинина. Но вот в чем мое сомнение, если вы в состоянии его разрешить – возражайте! Если бы вы были гражданское лицо, то стоял бы только вопрос доверия: товарищ Малинин доверяет вам, а я ему. Но вы кадровый военнослужащий, не получится ли, что мы вроде как бы укрываем вас у себя?

– Э-эх, Николай Леонидович, о каком укрывательстве речь, слушать чудно! – не выдержал Малинин.

Комиссар блеснул на него очками и продолжал свое:

– Вы находитесь в кадрах и, чтобы объяснить свои прошлые поступки и вновь получить назначение на фронт, должны явиться в соответствующую организацию. По-моему, этими вопросами занимается Особый отдел, или допускаю, что вам следует явиться в прокуратуру округа, поскольку здесь вы в зоне ее действия. А помещается она – я как раз живу рядом – недалеко отсюда, на Молчановке. Вот туда и рекомендую явиться. А вашу историю я не прошу повторять, потому что это все равно не переменит моего решения. Вот так, все, – тихо, но беспощадно заключил он, и Синцову стало понятно, что вежливость и гладкость его речи всего-навсего привычная форма выражения.

– Напиши ему хоть сопроводительную, товарищ Губер, – вдруг на «ты» сказал Малинин. – А то ведь у человека документов никаких нет. Хорошо, в райкоме он на меня напал, я его в лицо помню.

– Хорошо, – коротко, без неудовольствия, сказал Губер, открыл лежавший на столе блокнот, вынул из кармана вечное перо, отвинтил его и начал писать.