Константин Симонов - Товарищи по оружию [сборник]

Минут через пять из двери вышел военюрист третьего ранга. Молодой, худощавый, с блестевшими от воды, только что наспех зачесанными волосами и с багровым пятном на правой щеке. Кажется, военюрист, перед тем как ему позвонили, спал за столом, навалясь щекой на кулак. Он прочел бумагу, вернул ее и посмотрел на Синцова.

– Почему без печати?

Синцов ответил, что в коммунистическом батальоне нет печати. Дежурный кивнул – это простое объяснение в те дни не могло удивить его.

– Ну, а что вам, собственно, надо в прокуратуре? Почему вас направили?

– Меня направили по моему личному вопросу, – сказал Синцов и оглянулся. Что ж, вот так, здесь, стоя в вестибюле, и рассказывать все, что он должен рассказать? – Я попрошу, чтоб вы или тот, кому вы прикажете, уделили мне полчаса.

Дежурный еще раз посмотрел на Синцова. Лицо этого человека вызывало доверие – открытое, усталое, честное лицо. Одежда, правда, была сборная, не по росту и грязная, а сапоги больно уж драные. Но дежурный вспомнил, что человек пришел с бумагой из коммунистического батальона, и подумал, что, рассчитывая получить обмундирование, многие, уходя из дому, надевают что придется. Наверно, честный человек: нечестные люди в такое время держатся подальше от военных прокуратур. Но слушать то, что ему будет рассказывать этот человек, дежурный не мог, и отправить его еще к кому-то тоже не мог, и не мог объяснить причину, по которой он не может сделать ни того, ни другого.

А причина заключалась в том, что, кроме двух часовых – одного сменившегося и сейчас спавшего и другого, заступившего на пост, – он, военюрист третьего ранга Половинкин, был единственным лицом, находившимся сейчас в помещении окружной военной прокуратуры. Третьего дня, получив соответствующее приказание, прокуратура передислоцировалась в другое место, на одну из подмосковных станций. Архив был эвакуирован, а текущие дела перевезены на новое место дислокации. В прокуратуре уже вторые сутки оставались лишь пустые шкафы, телефоны, два часовых и он, дежурный, обязанный направлять по новому адресу тех, кто сюда явится или позвонит и кому будет положено сообщать этот адрес. Разговаривать с Синцовым здесь, внизу, дежурный не мог, потому что должен был дежурить наверху, у своего телефона. Брать его с собой наверх не считал возможным, потому что каждому, кто поднялся бы на второй этаж прокуратуры, стало бы ясно, что она уехала! А этого посторонним было вовсе не положено знать!

– Вот что, – сказал дежурный, обдумав сам с собой все возможности, – вы подождите тут, в комнате, в бюро пропусков. Я нахожусь на дежурстве, не могу отрываться на выслушивание вашего дела, а тем, кто сможет, я, как они освободятся, скажу. Или вызовем, или спустятся, поговорят с вами. Пусть он там подождет, – пальцем показал он часовому на комнату с двумя окошечками. – Я разрешаю…

– Хорошо, спасибо, – сказал Синцов. – Только я уже, наверно, три часа жду.

– Что ж, придется еще подождать.

Дежурный не знал, сколько придется ждать Синцову, но его предложение подождать не было лицемерным. Час назад ему позвонил с нового места один из начальников и сказал, что скоро вернется сюда с группой работников. Имея в виду эту группу, дежурный и сказал Синцову «подождите».

Он поднялся к себе, а Синцов стал ждать. Сначала он ждал нетерпеливо, считая минуты. Потом, потеряв счет, заснул, проснулся и, выскочив в вестибюль с поспешностью только что проснувшегося человека, сказал часовому:

– Соедините меня с дежурным!

Решительный тон подействовал на часового, тот набрал номер, вызвал дежурного и сказал ему:

– Этот, которого вы ждать оставили, просит с вами поговорить. Дать трубку?

Очевидно, ответ последовал утвердительный, потому что он протянул трубку Синцову.

– Ну что там? – послышался недовольный голос.

– Товарищ военюрист третьего ранга, – сказал Синцов, – так никто меня и не вызвал!

– Подождите, вызовут.

– Но ведь мне в часть возвращаться надо, – отчаянно солгал по телефону Синцов. – У меня самовольная отлучка будет…

Несколько секунд в трубке было молчание.

– Ладно, сядьте там внизу, раз вам так горит, напишите все, что хотели сообщить прокуратуре, и оставьте. Когда напишете, скажите часовому, он позвонит, я спущусь, возьму.

Синцов еще несколько секунд продолжал стоять, прижимая трубку к уху. Оставалось делать то, что сказал дежурный. Ничего другого не придумаешь… Доверить все бумаге, оставить здесь, а там видно будет.

«А я пойду обратно в батальон», – вдруг решительно и с облегчением подумал он.

Он нащупал в кармане ватника пачку сложенных вчетверо листов бумаги, взятых еще в райкоме у Малинина, чтоб написать письмо Маше, вернулся в бюро пропусков и нашел там ручку с погнутым, но еще годным пером. Попробовав перо и слив из двух чернильниц в одну остатки чернил, он разгладил листы, лег грудью на стол и, не останавливаясь и не задумываясь, стал писать страницу за страницей.

Когда он, дописав восьмую страницу, закончил изложение всех обстоятельств, на улице уже начало темнеть.

Он хотел перечесть все подряд, но поглядев в окно, махнул рукой и в самом низу последнего листа написал последнюю фразу:

«Среди всех своих действий считаю неправильными два: что не явился в Особый отдел части, стоявшей по месту моего выхода из окружения, а вместо этого уехал, как мною было изложено выше, и что, подходя к Москве, не обратился на КПП, а обошел его. За достоверность всех изложенных мной фактов несу всю меру дисциплинарной ответственности».

Он подписался, поставил число, потом перечел последние строчки и после слова «дисциплинарной» вписал «и партийной».

В вестибюле повторилась прежняя процедура. Синцов попросил часового вызвать дежурного, тот позвонил по телефону, и через несколько минут дежурный показался в дверях.

– Написали? – Он взял из рук Синцова листки, сперва взглянул в начало: верно ли адресовано? – потом перевернул и бегло взглянул в конец. – Где вас искать, когда ознакомятся, написали?

– Да, в начале. – Синцов показал дежурному то место, где было написано: «Коммунистический батальон Фрунзенского района в настоящее время находится по адресу: Плющиха, здание ФЗУ №2».

Показал и, спохватившись, вытащил из кармана ту бумажку, которой снабдил его Губер.

– Товарищ военюрист третьего ранга! Напишите на моем направлении, что меня задержали до вечера, а то ведь отлучка…

Он немного прилгнул: дело было не в том, когда он вернется, ему надо было, чтоб Губер увидел, что он действительно был в прокуратуре.

– Хорошо, напишу, что находились здесь до восемнадцати часов, – сказал дежурный.

– И печать, если можно, поставьте!

Дежурный поморщился, – придется подниматься на второй этаж, снова спускаться и подниматься, – хмыкнул, собираясь отказать, но потом передумал, – сердце не камень! – забрал синцовскую бумажку, вышел и через две минуты вернулся.