Константин Симонов - Товарищи по оружию [сборник]

Однако осадок от неприятной мысли о вопросе ребром «или я, или ты» всякий раз оставался в душе.

– Присаживайся, Алексей Денисович. – Капустин отложил логарифмическую линейку. – Станков во второй механический обещаются добавить в обеспечение плана.

– Опять увеличивают?

– Опять увеличивают, – кивнул Капустин. – Вот пересчитываю после главного механика, как станки разместить… С чем пришел?

– О несчастном случае знаешь?

– Знаю.

– Надо ограждения поставить.

Директор долго молчал, потом спросил:

– А что я отвечу, заранее знаешь?

– Знаю.

– А чего ж пришел?

– Отдай приказ изготовить.

– Ну, изготовим! Но цех останавливать я все равно не дам. Какая польза готовить?

– Установим, не прерывая работы, – сказал Малинин.

– Опасно.

– Сделаем со всей осторожностью. Лучше один раз опасно, чем все время над головой висит!

– Уговорил. Дам приказ, – сказал директор. – Хотел бы я знать, когда ты на фронте был, о чем ты больше думал? О том, чтобы со своим батальоном приказ выполнить, или о том, чтобы какого-нибудь солдата у тебя, не дай бог, не убило? Что для тебя важней было?

– А ты съезди на фронт, повоюй, там узнаешь, об чем люди думают… А без этого все равно не догадаешься.

– Грубо сказал.

– А ты грубо подумал…

Оба с минуту молчали.

– Если б случайно не узнал от одного человека, как ты в ЦК пошел и меня отбил, чтобы по тому письму меня не таскали, если б не знал этого за тобой…

Капустин не договорил и только покачал головой.

«Вон чего, – подумал Малинин. – Значит, не сдержал все-таки свое слово тот человек!» А вслух спросил:

– Что не договариваешь? Если бы да кабы… Не знал бы этого – не сработался бы со мной, так, что ли? Поставил бы вопрос: или я, или Малинин?

– Возможно, что и так.

– А коли так, зря не поставил. Я не из любви к тебе тогда в ЦК пошел. Просто считал, что ты из-за бабы дела не проспишь и что баба, которая сегодня с тобой спит, а завтра на тебя заявление пишет, не стоит того, чтобы из-за нее директора номерного завода снимать. Да и вообще выеденного яйца она не стоит… – сказал Малинин.

И, сказав так, сказал не всю правду, потому что пошел тогда в ЦК все-таки вдобавок ко всему еще и из любви к этому долдону в генеральском кителе. Потому что при всем своем хамстве и других грехах жил этот человек заводом, умел сказать «да» и «нет», пойти на риск, взять на плечи ответственность; мог во время пожара в столярке, как был, в генеральской шинели, броситься в огонь, спасая людей, мог и другое: грудью встать, а не допустить, чтобы завели дело о вредительстве против начальника лаборатории, у которого взорвалась ценная аппаратура… А это пострашней, чем огонь. Была в нем эта черта бесстрашия, за которую Малинин любил даже тех людей, в которых все остальное было ему поперек души.

– Я-то лично и с чертом готов работать, лишь бы он дело делал, – помолчав, сказал Малинин. – А ты, если считаешь, что не можешь со мной работать, иди и доказывай.

– Ну а если пойти пойду, а доказать не докажу? – усмехнулся Капустин.

– Будем и дальше работать, как работали.

– Поздно ходить, привык к тебе… Да и где мне другого такого ангела достанут, как ты?..

Малинин покосился на него и тоже усмехнулся. Давно знал за собой, что в ангелы не годится. Но лицо у Капустина после того, как он сказал эти слова, было непривычно подобревшее, словно он таким странным образом признался в своей ответной симпатии к Малинину.

– Слушай, Николай Иванович, – сказал Малинин, хорошо понимая, что продолжать о том, о чем говорили, им обоим уже ни к чему. – Есть к тебе один вопрос насчет бытовых дел…

Капустин чуть заметно поднял бровь.

«Не беспокойся, не насчет твоих, – подумал Малинин. – Про твои дела знаю, и они меня мало беспокоят… Разбирайся сам с женой…»

– Ты доктора Колчина знаешь?

– Какого Колчина?

– Детского доктора… Ну, из этой… из поликлиники? Мне Овсянникова, из литейки, говорила, что он твоих ребят лечил.

– Знаю. – Капустин вспомнил молодого красивого доктора, которого за последний год несколько раз видел у себя дома. Месяца два назад, когда оба сына сразу заболели дизентерией, а потом ребятам стало заметно лучше, он на радостях задержал доктора – поужинал с ним, распил полфляжки спирта и завез его на машине домой, а сам еще поехал в ночную смену на завод.

– Что он за человек?

– Человек как человек… Детей вылечил… А чего тебе-то?

– Тут дочь у Овсянниковой приехала, партизанка, ты ее видел у меня… Сегодня в цехах выступала.

– Знаю, что выступала.

– Так это ее муж.

– Как муж?

– Когда на войну уходила, муж был.

Капустин откинулся на стуле и задумался, глядя в потолок: о чем же они тогда говорили с этим молодым доктором, у которого, оказывается, жена партизанка?

– Подожди, как так жена? Он ведь женат…

– Как женат?

– Да так, женат! – И Капустин рассказал то, что смутно помнил из своего разговора с этим доктором; как тот звонил из его квартиры домой жене и жаловался, что она у него ревнивая, и даже называл, кто она, – тоже врач, только по женским… Сестра жены заврайздравом. – Помню, я еще тогда подумал: больно уж молодой, чудно такого в тылу видеть… А потом, когда объяснил, что они свояки с райздравом, подумал, что малый, видать, не промах, знал, куда причалить, чтобы за броню зацепиться… Стало быть, это он во второй раз женат?

– Это как считать, – сказал Малинин. – Может, и на двух сразу. Матери-то первой жены не сказал, что на другой женился.

– А что, вполне возможно. – Это предположение показалось Капустину смешным. – Теперь, если от второй обратно к первой, – броней рискует. А если со второй останется, то первая пистолет вынет: или возвращайся, или пулю между глаз!

– Глупости говоришь, – сказал Малинин, подумав о Тане. – А вот если он ей не сказал ничего… – Он встал. – Ладно, пошел…

– Что-то у тебя вид больно грозный, – все еще улыбаясь, сказал Капустин. – Смотри, этого доктора не разбронируй, а то некому детей лечить будет, жена заест…

Но Малинин не ответил на шутку. Хмуро, не глядя в лицо, ткнул Капустину руку и пошел из конторы в партком, через невообразимо грязный, заваленный горами шлака и стружки заводской двор.

Тяжело вытаскивая из грязи чавкавшие сапоги, он со злостью думал о том, что женщина надеялась, ехала сюда через всю Россию после немецкого тыла, после госпиталя, а этот мужик, чего доброго, еще морочит ей голову, скрывает, что давно живет с другой бабой… Может, по любви живет, может, из-за крыши над головой, а может, из-за того, чтоб не разбронировали… Мужики тоже бывают проститутками…

Дежурный в парткоме доложил, что за последний час телефонограмм не передавали, только звонили из заготовочного цеха: будет ли в вечерний перерыв обзор газет? Докладчик заболел.