Константин Симонов - Товарищи по оружию [сборник]

В общем-то, сказанное Серпилиным было близко к истине. Вопреки ожиданиям, он сработался с Батюком. И не потому, что сглаживал углы, а, наоборот, после двух резких стычек.

После первой – еще до начала наступления – Батюк попробовал с ним расстаться, но в штабе фронта не посоветовали.

После второй – уже в ходе наступления, когда командующий фронтом при докладе с первых же слов поддержал вариант решения, который отстаивал Серпилин, – Серпилин ни одним словом не дал понять, что Батюк был за другой вариант, даже бровью не повел. И Батюк оценил, понял, что начальник штаба хотя и ершист, но подсиживать не будет.

После этого все шло более или менее нормально – до сегодняшнего утра.

Батюк нервничал, хотел непременно первым, раньше соседей разрезать немцев и соединиться со сталинградцами, с 62-й армией. С вечера сам уехал в одну из своих отстававших дивизий – толкать, беспокоился, что 111-я, вырвавшаяся клином вперед, обнажила фланги. Требовал, – кровь из носа! – чтобы две соседние к утру вышли на один уровень с ней.

А ночью ужо без Батюка, уехавшего на левый фланг, командир другой правофланговой дивизии доложил, что разведка боем подтвердила прочность немецкой обороны и в намеченные для ее прорыва сроки он не укладывается – не успел подтянуть артиллерию и подвезти боеприпасы, – и попросил у Серпилина добавить ему еще шесть-семь часов на подготовку.

– А о чем раньше думали? – спросил Серпилин.

– Метель подвела.

Но это была от силы полуправда. Подвела не только метель. Подвел характер – не хватило решимости сразу же сказать командующему, что предложенный им срок нереальный.

– Ждите, свяжусь с командующим и позвоню, – сердито ответил Серпилин и стал искать Батюка.

Но Батюк все в той же метели где-то застрял – из одной дивизии выехал, а в другую не прибыл. Приходилось брать ответственность на себя.

Серпилин в душе считал, что на активную операцию – удар в основание нашего клина – немцы при сложившейся обстановке не пойдут, и за фланги 111-й не боялся. А в то же время чувствовал по донесениям, что перед ее соседом справа действительно крепкий орешек. Немцы еще сильны. На легкий хлеб рассчитывать не приходится, и швырять под огонь пехоту, пока не соберешь артиллерийский кулак, бесцельно. Шесть-семь часов на это, пожалуй, жирно, но необходимый минимум надо добавить.

Он позвонил в дивизию и от имени командующего разрешил отодвинуть срок наступления.

Из-за этого, когда вернулся Батюк, и загорелся сыр-бор.

За ночь ничего не произошло: по клину немцы не ударили, артиллерия уже подтянулась, и части дивизии вышли на исходные рубежи для атаки. Серпилин оказался прав, и Батюк это поникал. Но сам факт отмены его предыдущего приказания, хотя бы и от его имени, привел Батюка в бешенство.

Серпилин понимал, что случай из ряда вон выходящий, но оправдывался тем, что внес коррективы, учитывая сложившуюся обстановку и донесение командира дивизии, что на его участке немцы обороняются исключительно упорно. С этим следовало посчитаться.

– Значит, с фрицами считаешься – это для тебя основной фактор! – сказал Батюк.

Серпилин сказал в ответ, что с силой сопротивления противника приходилось считаться всю войну, видимо, придется и впредь.

– С фрицами считаешься! – яростно повторил Батюк. – А с командующим не считаешься! Приказ для тебя не приказ! Колхозник ты, а не начальник штаба!

Он хряснул кулаком по столу и крикнул:

– Уходи, не задерживаю!

Серпилин откозырял и ушел к себе.

Приказание, которое он отдал от имени командующего, так и не было отменено – на это у Батюка ума хватило. Наступление дивизии развивалось успешно, и это было самое главное, что не дало Серпилину потерять равновесие и выйти из себя.

Но думать о том, как сегодня, подводя итоги дня, они сойдутся с Батюком и поглядят в глаза друг другу, было трудно.

– Отношения, в общем, нормальные, – усмехнулся Захаров. – А в частности, командующий второй раз ставит вопрос: или ты, или он.

– Перед кем? – спросил Серпилин.

– На данный момент – передо мной. Люди жизни кладут, все отдают, чтоб на Сталинграде – точку, а вы склоки устраиваете! Коммунисты называется!

– Не ожидал это от вас услышать.

– Мало ли чего ты не ожидал! – огрызнулся Захаров. – Только нам и не хватает в разгар операции начальника штаба менять! Ты здесь полезен и сам это знаешь.

– Я здесь полезен, пока провожу в жизнь то, что считаю верным и грамотным, – сказал Серпилин. – А если поставлю себя в положение, когда не смогу этого делать, то здесь я уже не полезен. Может, на другом месте и с другим командующим буду полезен, а здесь нет. Пусть снимет, если сможет. Обругал меня за то, что я с противником считаюсь. По сути, намекнул, что трус. Независимо от оценки противника, видишь ли, надо действовать. Кто и когда нас этому учил?

– Подумаешь, обругал! – сказал Захаров. – Не барышня.

– Вот именно, не барышня, а начальник штаба армии.

– Мог бы понять, что нервничает он, – примирительно сказал Захаров. – Спит и видит первым с Шестьдесят второй соединиться!

– Спит и видит! – сказал Серпилин. – Я это тоже сплю и вижу. Но безграмотно воевать из-за этого не буду. Из-за того, что соседи соединятся на час раньше, чем мы, войны не проиграем и Советскую власть не загубим. Трус я, видите ли, потому что боюсь лишние головы класть! А он по старинке каждого километра оголенного фланга боится и готов из-за этого «чудеса» творить. Так он – храбрый, а я – трус. Я считаюсь с тем, что немцы исключительно упорно и грамотно обороняются, – я трус! А он дрожит, что они нам клин подрежут, когда они на такие наступательные действия в данное время и в данном месте уже не способны, – он храбрый. Я, видишь ли, переоцениваю, а он… – Серпилин сердито махнул рукой.

– Что замолчал? Договаривай.

– Не положено по службе договаривать то, о чем подумал.

– А ты договори. Все же лучше, чем в себе оставить. Тем более что мы вдвоем.

Серпилин поднял глаза на Захарова и вздохнул:

– Ну скажи мне сам, Константин Прокофьевич, раз мы с тобой действительно вдвоем. Говорит человек – пехота, пехота! Наша пехота способна чудеса творить! А сам, кроме пехоты, ничего не знает и ничем управлять не умеет, хотя и считается, что артиллерист, потому что во время оно шестью трехдюймовками командовал. Так что же, спрашивается, мы должное отдаем пехоте, когда требуем от нее, чтобы она без ума, с одним «ура» шла? Нет, я с ним эту песню хором петь не буду.

– А кто тебя просит? – сказал Захаров. – Но ты для пользы дела все равно должен найти общий язык с командующим и сам знаешь это. Объяснять тебе, что ли? Маленький? Найди форму, чтобы выйти из этой свары. Раз ты умный, ты и найди.