Василий Цаголов - Набат

Вернулся Асланбек в аул и сказал Тасо: «Все равно поступлю!»

Вот Батако совсем не похож на Асланбека. Старший сын спокоен, рассудителен. Он уважаемый всеми человек. Не женатый, а все же с ним советуются старшие. Вот и с делегацией на Украину послали его и тем оказали честь всему роду Каруоевых. А гордость ее — Дзандир — учится в институте. Отец еще дома был, когда он стал студентом. Неплохо бы, конечно, и Асланбеку стать доктором или инженером. Настоит он на своем, весь в проклятого Джамбота, упрямый, ничего от нее не перешло к нему. Мальчиком был, так не проходило дня, чтобы не затеял драку. Успокаивал ее Хадзыбатыр: «Вот подрастет — образумится. Мужчина — в свое время мужчина». Нет же — стал еще ершистей, нетерпеливей, притронься к нему — обожжешься. Эх, не раз она плакала, а Хадзыбатыр улыбался: «Разве одна гора похожа на другую? Так и люди. Потом напрасно ты заставляешь меня удержать в стойле скакуна, не знающего еще седла. Никому это не удавалось, иначе бы мы слышали с тобой… Да разве сын бывает таким, каким его хотел бы видеть отец?»

Но беспокойство за Асланбека росло, может, потому, что он отдалялся от нее.

Много ли надо человеку, чтобы опозорить свое имя? Одного слова достаточно, и славу о нем станут передавать из поколения в поколение. И потомки не простят ему, проклянут и его, и мать, давшую ему жизнь, и отца… Отца… Его ничто не возьмет. Сколько проклятий она послала на голову Джамбота, а ему хоть бы что. Отец… Хадзыбатыр — отец.

Придвинула ногой табуретку, опустилась на нее, сложила руки на коленях. Может, ее тревога за сына напрасна? Что плохого он сделал? Кто слышал от него грубое слово? Господи, с тех пор, как опустел дом, она не находит себе места, кажется, все не по ней. Высказать бы наболевшее… Но кому? Не идти же к соседке.

— Клянусь небом и землей, если только ты ходила к ней! Ну? Только не вздумай обмануть меня!..

Дунетхан старалась думать о чем угодно, только бы не слышать разговора молодых, но не могла.

— Ты всегда обижаешь меня, а я, дура, терплю. С чего ты взял, что я скажу тебе неправду?

— По глазам вижу. Они у тебя бегают, как мышь от кошки.

— Тебе не стыдно?

— Вредная ты, вот и не люблю тебя. А она будет хорошей женой. И красавица!

Насторожившаяся мать вытянула шею: какая там еще красавица?

— Не смей так говорить о ней! Она же родственница.

— Дай, я дерну тебя за косу!

Расслабла мать, перевела дыхание. Ну, чего она испугалась? Или у нее в том возрасте не было тайн от матери?

— Тебе пора научиться разговаривать…

— Ты еще вздумала поучать меня?

— Не сердись, Асланбек.

— Пойми, я не могу заговорить с ней первым. Сначала она должна услышать об этом от тебя. Все так делают.

С кем в ауле он не может поговорить? О чем?

— Я тебя очень прошу, Залина.

Голос сына дрогнул, и это сразу же отозвалось в сердце матери, подумала, что не следовало ему о чем-то упрашивать девушку. Посмела бы Дунетхан возразить в свое время мужчине! Эх-хе, видно, правда наступили иные времена.

— Ты, кажется, потерял голову? Какие все мужчины сумасшедшие! А если она обидится на меня?

— Тогда прыгай в пропасть, я разрешаю.

Снова насторожилась Дунетхан: что бы все это значило?

— Послушай, я лучше приду с ней к роднику, а ты появишься, будто случайно увидел нас, и сам скажи ей все. Ага?

«Господи, что он опять надумал? С кем ему надо видеться?» — Дунетхан нервно потерла руки.

— До чего же ты хитрая, настоящая лиса.

— Пока ты набирался ума у своих овец, я тоже не камешки пересчитывала. Понял?

Мать попыталась успокоить себя: мало ли какие дела у Асланбека, разве она должна знать обо всем.

За стеной продолжали разговаривать вполголоса.

— Если об этом узнает Джамбот, то ходить мне без головы. Ты разве не знаешь, какой он в гневе? Боюсь, Асланбек, не проси, — взмолилась Залина.

— Э, не пойду же я к твоему отцу сплетничать. А потом, зачем тебе голова? Проживешь и без нее. Постой, куда ты?

— Ой, отпусти мою руку. Бесстыжий. Я сейчас позову Дунетхан и все ей расскажу. Никуда я не пойду. Кто-то влюблен, а я должна…

— Помолчи.

Схватившись за голову, Дунетхан вскочила с места: «Мæ хæдзар [37] Мæ хæдзар — о мой дом, мой очаг! , мой сын влюблен! В кого? У нас в ауле нет девушки, которая могла бы стать его женой. Тут почти все родственники. Господи, чем я прогневила тебя? Я ли не молюсь?»

— Залина!

Дунетхан напрягла слух, с трудом разобрала, о чем шептали молодые.

— Ты всегда вот так.

— Как?

— Мучаешь меня, а потом…

— Прости. Ладно?

— На этот раз.

Заспешила мать к выходу, взялась за ручку двери, но, представив себе лицо сына, когда она начнет выговаривать ему в присутствии Залины, остановилась. Как-никак, а он уже мужчина, может оскорбиться. О, он такой! Лучше дождаться, когда уйдет Залина. Знали бы они, кем приходятся друг Другу…

Ее знобило, и она закуталась в платок.

— Жду вас у родника. Но если опять обманешь, смотри, — повысил голос Асланбек.

— Интересно, о ком ты так заботишься? Скажи.

— Эх, Залина, люди за любовь любовью платят.

Раздался смех девушки. О, как бывала счастлива мать, когда слышала в доме смех детей. А сейчас даже голос Асланбека ее раздражает, причиняет боль. «О бог, если только ты есть, то услышь меня, помоги мне образумить сына», — горячо шептала она.

— Для Буту стараюсь. Только никому ни слова. Поняла?

У Дунетхан дрогнули колени, она почувствовала, что сейчас упадет, и поспешила вернуться к топчану.

— Правда?!

— Клянусь бородой Дзаге.

— Клятва козы — до порога, — засмеялась Залина.

Утерла Дунетхан радостную слезу: «Мæ бон [38] Мæ бон — о мой день. , а я-то думала о чем?» — проговорила вслух.

— Да разве ты слепая? Он скоро с ума сойдет.

— Как хорошо! — захлопала в ладоши Залина. — Да, для Буту я сделаю все. О, Фатима с ним будет счастлива. Если бы ты знал, как я рада за нее. Почему ты не сказал сразу, молчал столько времени?

«Вот и Буту женится, а мой Батако старше его и все еще один… Эх-хе, а когда же я буду нянчить внуков? Знать бы, кто продолжит род Каруоевых. Стыдно смотреть людям в глаза: все спрашивают, скоро ли приведем невестку в дом… Что им скажу? Видно, умру, пока дождусь Хадзыбатыра. Могу ли без него женить сына?» — Дунетхан прилегла.

— А ты хотела, чтобы я об этом кричал на все ущелье? Чего доброго, глухой Бидзеу услышит меня на том свете и помешает нашему делу.

— Не смей говорить так об умершем. Побегу к Фатиме.

Мимо двери прошли быстрым шагом. Пойти и поговорить с сыном… О чем? Чтобы с Залиной был почтительней? Не скажет ли он: «Нана, ты больше никогда не подслушивай мои разговоры».

Никогда в жизни Дунетхан не была такой разбитой, все тело болело, словно ее побили. Да разве она любит Асланбека, если могла плохо подумать о нем? Она же уверена, что сын не сделает и шага, не посоветовавшись с ней, а уж о дурном поступке и думать нечего, эх, ей бы таких невесток, как Фатима. Не будь она родственницей…