Василий Цаголов - Набат

А на рассвете мост взлетел в воздух…

Столько воюют рядом, а он не знает о комдиве ничего: женат ли, ждут ли его родители…

Всех ждут. Все ждут.

Предательски смыкались глаза, валилась на левый бок отяжелевшая голова, по телу разлилась истома, но Хетагуров, хотя и с трудом, противился сну. Как из-под земли доносился глухой голос:

— Слушает «двадцать первый»… Так. Что? Верни сейчас же орудие на место. Стрелять будешь прямой наводкой. В упор. Я тебе погибну! Чтобы ты был на виду у всей пехоты. Где взять людей? Обожди, сейчас тебе подкинет «сорок первый».

Трубку взял полковник.

— Ну, что у тебя, лихой казак? Алло! Говори же. Алло! Что? Танки пошли? Сколько? Сколько? — переспросил комдив.

Хетагуров сразу пришел в себя, провел рукой по впалым щекам: утром бы успеть побриться до боя.

— Пятнадцать? Так это сущий пустяк. Ты так завопил, что я чуть заикой не стал, думаю, видно, навалилась на тебя нечистая сила. Держись, казак, а то чуб отрежу. Я тебе скажу но секрету от немцев, твоему соседу сегодня будет труднее, чем кому-либо. У него нет даже одного орудия, а у тебя целая пушка. Без колеса? Ха-ха! Ну и юморист ты. Держись, еду к тебе. Не хочешь? Нет, нет, жди меня, — Чанчибадзе поднялся, и ординарец ловко надел на него полушубок.

Хетагуров курил за спиной у комдива, и тот не видел его.

Покашляв, генерал оттолкнулся от косяка. Чанчибадзе повернулся, секунду, другую задумчиво смотрел на него, потом, очевидно, сообразил кто перед ним, отстранил ординарца, попытался выпрямиться, но боль заставила ссутулиться еще ниже, опустилось правое плечо:

— Товарищ генерал, противник… Нащупали, кажется, слабое место, боюсь, проткнут. Соберем всех до единого: обозников, писарей…

— Вы, надеюсь, не собираетесь на передовую?

— Пока нет.

— Правильно, — одобрил генерал.

— А идти надо, поддержать бы Кухаренко.

— Зачем? Боевой командир…

— Голос его не понравился…

— Вам придется остаться здесь, товарищ полковник, — Хетагуров повысил голос. — Кто будет руководить в бою дивизией?

Одновременно затрещали все телефоны, и не успел полковник возразить, как к нему протянули четыре трубки. В землянке притихли. Телефонные провода принесли взрывы, хриплые голоса.

— Алло!

— Почему молчите?

— «Сорок первый».

— Я «третий».

— Ну, что же вы, Порфирий Григорьевич, вас ждут.

У комдива прошло замешательство, вызванное коротким разговором с Хетагуровым, но вот он властно проговорил, чтобы было слышно во все трубки:

— Внимание, я «сорок первый!» Докладывать по порядку. «Первый», слушаю тебя!

— Алло!

— Да, да.

— Противник перешел в наступление. Шесть танков.

— Не в наступление, а в атаку. Ясно? Сколько пехоты?

— До роты.

— Выдержишь?

— Конечно.

— Молодец. Спасибо. «Второй», докладывай.

— Атака началась внезапно. Десять танков, авто…

— «Второй», алло!

Связь со вторым прервалась. Молчали и остальные.

— Ну вот что, я пойду в хозяйство Кухаренко, — Хетагуров машинально передвинул на ремне пистолет. — Не буду вам мешать.

— Да, но… Там опасно. Простите…

Чанчибадзе попытался удержать Хетагурова:

— У вас же нет охраны.

— Не знал я, что на войне опасно.

Поняв свою оплошность, комдив промолчал. За Хетагуровым последовал ординарец. Командир дивизии остановил Матюшкина.

— Дорогу знаешь?

— Так точно!

— Ну ступай, да будь осторожней, не лезь напролом.

— Ясно!

Матюшкин, козырнув, бросился вон из землянки, нагнал генерала.

— Разрешите пойти впереди вас? — негромко обратился Матюшкин к генералу, словно боялся спугнуть его мысли.

— Это ты?

— Я, товарищ генерал.

Матюшкин все еще шел рядом с генералом.

— Как добраться побыстрей? — спросил он Матюшкина.

— Напрямик, по степи.

— Веди.

— Не стоит!

— Опять ты за свое? Кто из нас двоих генерал?

— А ежели самолеты появятся?

— Ну и что?

— Как на ладони будем в чистом поле.

— Вперед!

Генерал в душе был благодарен Матюшкину. Ординарец у него сообразительный, смелый. Иметь рядом с собой Матюшкина, по-крестьянски рассудительного, действующего по принципу: «Семь раз отмерь — один раз отрежь», — спокойнее на сердце.

Вдали, над темневшим на горизонте лесом вспыхивало зарево взрывов, доносился непрерывный глухой гул, дергалась под ногами земля. Нетерпеливо поглядывая в ту сторону, Хетагуров торопился. Шел за Матюшкиным след-в-след. Подтвердились его опасения, немцы хотят прорвать оборону на участке Кухаренко. Видно, хорошо поработала разведка неприятеля. Если им это удастся, то указание Ставки не будет выполнено и тогда… останется одно — пустить пулю в лоб.

— Матюшкин, побыстрей нельзя?

— Больно уж глубокий снег.

— Давай попробуем, — проговорил генерал, чувствуя как задыхается.

На ходу расстегнул на груди полушубок. Больше всего он боялся не успеть. Еще надо связаться со своим КП, узнать общую обстановку. Генерал окончательно запыхался и стал отставать.

Голос Кухаренко, видите ли, не понравился Чанчибадзе… Хитрец, наверное, боится за него, а говорить об этом не хочет. Если бы можно было поддержать Кухаренко, одну бы ему роту… Роту… Взводу был бы рад.

Он отчетливо различал ружейные выстрелы, захлебывающийся стрекот «максимов». Потерять позицию Кухаренко нельзя. Пока не организована круговая оборона Ракитино, держаться, держаться…

Впереди, шагах в семи от него, двигался Матюшкин, старательно выбирая дорогу. Генерал нагонял его. Наконец добрались до редкого кустарника. Генерал распахнул полушубок, тяжело дыша, прислушался: «Почему тихо? Ага, выдержали… Надо поспеть к следующей атаке».

— Вперед, Матюшкин, — генерал пошел во весь рост.

— Товарищ генерал, осторожней, — посоветовал Матюшкин.

Генерал продолжал идти молча, но Матюшкин настаивал на своем.

— Мы на передовой, товарищ генерал.

— Догадываюсь.

Боец внимательно посмотрел на него, обогнал и снова пошел впереди. Снегу стало меньше, потом вышли на утоптанную тропку, дыхание стало ровным, шаг скорым.

— Прибавь, Матюшкин, — произнес прерывистым голосом генерал.

— Слушаюсь… На охоте бывали?

Ответить генерал не успел: Матюшкин спрыгнул в глубокую траншею и сразу же пришлось прислониться к стенке. Два дюжих санитара волокли тихо стонавшего раненого. За ними прохромал боец без шапки, с окровавленной повязкой на голове, с перекошенного плеча его свисала винтовка. Левый рукав шинели был изодран в клочья, на закопченном лице сверкали белки глаз. То и дело генерал уступал дорогу, и нетерпеливому Матюшкину приходилось останавливаться. У него был недовольный вид, и генерал знал почему: ординарец хотел поскорее упрятать его в землянку. Подумал генерал, что надо бы его назначить взводным. Сделали еще несколько шагов и снова остановились.