Александр Поповский - Испытание временем

Мирное сотрудничество супругов длилось недолго, муж зачастил в антропологический музей, чтобы на скелетах кочевников, воинов, земледельцев и охотников получить подтверждение своей гипотезы и заодно разглядеть печать минувших эпох. Новое увлечение не пришлось жене по нутру, она заподозрила, что в нем проснулась старая склонность к антропологии, и решительно запротестовала. Она не могла ему этого позволить, ничто не должно было его разлучать с рентгеновским кабинетом.

Заботы и попечение жены грозили стать серьезным препятствием в его творческих планах. Вначале он выпрашивал разрешения побывать в музее, съездить в экспедицию, но по мере того, как новые идеи все больше его поглощали, он уходил из-под ее влияния. Исследования принесли богатые плоды, было установлено, что кости скелета не только опора для мышц и внутренних органов, — на них записана вся наша жизнь, по ним можно прочитать нечто такое, что было сокрыто от опытных врачей и самого больного. Больше того — склад характера, доброе и дурное в человеке оставляло свой след на скелете.

Настал день, когда супруги оказались на различных местах: она — по-прежнему в больнице, а он — в историко-антропологической лаборатории малоизвестного института.

— Нам с тобой лучше работать врозь, — уверял он ее, — у нас различный круг интересов… Это будет соревнование без вражды и зависти и без намерения сбить друг друга с пути.

Во всем переменился некогда покорный муж, он отказывался от навязанных домашних порядков, стал поздно возвращаться домой и вовсе исчезать на дни и недели… Она не могла ему позволить жить и думать по-своему, его послушание было залогом ее спокойствия и уверенности, что этому не будет конца. Чтобы сохранить над ним свою опеку, она оставила больницу и перешла на работу в институт. Нисколько не доверяя его успехам, не принимая их всерьез, она делала вид, что соглашается с ним, терпеливо выжидая, когда всему этому придет конец.

Борьба требовала знаний, и она изучала объемистые труды антропологов и штудировала историю древних и средних веков. Легко ли усвоить науки, которым не доверяешь, а выводы кажутся чистой спекуляцией…

Пришел день, когда ей пришлось уступить. Слишком разительны были успехи. Не будучи предупрежденным, чей скелет лежит перед ним, врач-рентгенолог мог обстоятельно рассказать о жизни того, кому эти кости некогда принадлежали. Так была подтверждена подлинность скелета Ярослава Мудрого и жены его Ингигерды, останков Андрея Боголюбского. Пришел день, когда и помощница такой же анализ сумела проделать над скелетом многовековой давности.

Довольный успехом жены, муж сказал ей:

— Теперь, когда ничто больше не разделяет нас, я уберу из нашей жизни последнее, что тебя огорчало. Я стану снова послушным и не позволю себе нарушать домашние правила. Я верну тебе сознание, что муж твой без тебя и твоего совета ничего себе не разрешит и твоими заботами живет. Что значит такая маловажная уступка в сравнении с тем, что я жду от тебя… Ведь мне всего дороже в жизни мое дело, а ты отныне моя правая рука…

Она спрашивала себя, радоваться ли или отказаться от его жертвы.

Таков неполный итог поисков и чаяний в литературе. Сорок с лишним лет длились они, к чему привели? Какими мыслями могу я поделиться? Что оставить тем, кто более счастливо начнут свой творческий путь?

Я не могу упрекнуть себя в том, что когда-либо навязывал незрелым умам свои представления о грядущих путях литературы. Однако книги последних пятнадцати лет обязывают меня обосновать избранный мною жанр и определить его место в великом потоке общечеловеческой мысли.

Годами и десятилетиями я вел диалог с собой, отстаивал и защищал свои взгляды на сущую и грядущую судьбу литературного творчества. Хорошо ли, дурно это, я представляю мою немую беседу с безымянным противником во всей ее полноте. Пусть этот мысленный диалог рассудит нас.

— К какому жанру относите вы эту книгу?

— К художественной литературе.

— Но ведь в ней идет речь о науке. Это скорее произведение научно-популярного характера.

— А по какому признаку эти жанры различаются?

— Беллетристика решает общественно-нравственные проблемы, а научно-художественная — преподает знания.

— А разве военные, исторические и философские романы свободны от научно-технических идей?

— Основная задача беллетристической литературы иная, ни слить, ни породнить ее с наукой нельзя и не следует. Сочетание научных и художественных представлений опасно. Проникновение элементов рассудочности и анализа, характерных для науки, нарушает гармонию мыслей и эмоций в романе.

Слишком часто приходилось слышать нечто подобное и отвечать приходилось не раз.

— Во все времена форма и содержание литературного сочинения вызывали споры. Одни отстаивали произведения, близкие им с детских лет, и отказывались от новшеств в манере письма. Другие твердили о застое, об избитых ситуациях и фальшивых образах; нет проблем, созвучных эпохе, слишком возвеличены социальные слои, утратившие свое значение, недостаточно учтены сословия, давно занявшие в обществе достойное место. Восприятия и чувства людей изменились, следует надстройку приблизить к базису, найти формы, близкие вкусам современников. Наше время не исключение, для века атомной энергии и необычайной динамики творческих сил человека каноны литературы недостаточны. Слишком велико расхождение между стремительным ритмом жизни и ритмом классических форм творчества. Не случайно возникает живопись и музыка, доступная немногим, на экранах кинематографа утверждается натурализм, обнажается чувственность, жестокость и ненависть. Извечно порицаемые убийства, насилия и разврат обретают новую моральную окраску и выглядят порой чистейшей добродетелью. Наряду с этим умещаются крайние формы условности: образы, действия, краски и многое другое обретают некое внутреннее значение и сокрытый смысл.

— Подобные отклонения были всегда…

— Да, но многие склонны пересмотреть самую сущность художественной прозы, не только форму, но и содержание романа. Им кажется излишним сюжет, внедряющийся в живую ткань событий, утонченный язык и само строение фразы. Прозу прошлого объявляют подкрашенной и подмалеванной, однообразной и скучной. Ей противопоставляют произведения, написанные сплошным диалогом, без фабулы, с раздробленной композицией, без сюжетной стройности, с некоторым избытком натурализма и чувственных картин. Художественную фразу, насыщенную словотворчеством и иронией с ее богатым подтекстом, оттесняет краткая, однообразная фразеология, якобы отражающая характер современной речи. Оправданием этому служит убеждение, что читателю некогда углубляться в перипетии чужих судеб, роман должен быть кратким, небольшим по объему и формату, чтобы умещаться в кармане и быть прочитанным на ходу.