Ян Винецкий - Человек идет в гору

«Далекое!» — вздохнул Николай и задумался.

Тринадцать лет тому назад Николай, по путевке горкома комсомола, читал лекцию в Первом ленинградском медицинском институте. Был канун «Дня авиации» и в актовом зале собрались студенты со всех курсов.

Николай говорил о создателе русской авиационной науки профессоре Жуковском, о русском морском офицере Можайском, построившем первый в мире самолет, о революционере Кибальчиче, который, за несколько дней до казни за участие в покушении на Александра II, закончил в Петропавловской крепости описание реактивного летательного аппарата.

Он окончил лекцию рассказом о работах советского ученого Циолковского; ученый предложил проект ракетного самолета для вылета из земной атмосферы, а также проекты ракетных поездов для исследования мировых пространств.

Едва утихли аплодисменты и слушатели поднялись со со своих мест, к кафедре подошла невысокая девушка с открытым, готовым вот-вот улыбнуться, лицом. За ней двигалась шумная компания подруг.

— Слушая вас, товарищ лектор, можно подумать, что не сегодня-завтра откроется межпланетная линия Москва — Марс, — сказала она и звонко засмеялась, обнажая мелкие белые зубы.

— Да, — улыбнулся Николай, — если понимать слово «завтра» не в буквальном, а в историческом смысле.

— Вы тоже конструктор? — спросила девушка, метнув в Николая синий изучающий взгляд.

— Я? Н-нет, то-есть да… — растерялся, сам не зная отчего, Николай.

— Понятно! Вы конструктор… в историческом смысле. Так вот, когда я стану врачом в буквальном смысле, прошу забронировать одно место на космический рейс.

Девушки засмеялись и прошли к выходу.

Николай проводил их глазами, и у него возникло сумасшедшее желание сейчас же догнать их и идти рядом с той, синеглазой, слушать ее острую, чуть насмешливую речь.

…Он стал частым гостем в общежитии у медиков. И больше всего удивило его то, что острая на язык девушка оказалась дочерью Сергея Архиповича Лугового.

Он теперь смутно припоминал, как Марфа Ивановна часто нахваливала дочек Сергея Архиповича, но Луговые жили далеко, на Охте, и Николаю как-то не приходилось у них бывать.

Поначалу Николай не нравился Анне. По общежитию колесила шутка Анны, будто из облздрава приезжал человек, сфотографировал Николая и что скоро выйдет в свет плакат-реклама, на которой будет изображен Николай в полный рост, и рядом надпись: «Пей рыбий жир и ешь витамины, умнее не будешь, но станешь длинным».

Анна принимала его внешнюю «тихость» за основную черту характера.

И странно: Николай не обижался, громче всех смеясь над ее колкими остротами, а карие спокойные глаза будто говорили: «Ну, ну, давайте. Ваши булавочные уколы доставляют мне только удовольствие».

Так продолжалось бы очень долго, не произойди один случай. Об этом рассказал ей товарищ Николая.

Николай и еще несколько студентов авиационного института во время летних каникул устроились на работу на судоремонтный завод. Ребята закончили четвертый курс и считали себя без пяти минут инженерами.

На заводе работал «иностранный специалист» по ремонту станков инженер Крафт.

Заносчивость и грубость Крафта вызывали немало нареканий со стороны рабочих.

Как-то закапризничал импортный станок. Студенты, сколько ни бились, не могли наладить. Тогда позвали Крафта.

— Уходите фон! — сказал он. — Вы не инженеры, а дрофосеки! Инженер Крафт сам лишно будет испрафлять.

Крафт снял пиджак, обнажив ослепительно белую рубашку с накрахмаленными манжетами, покопался, попыхтел, поругался по-своему и вылез из-под станка.

— Нишего не выйдет. Надо капитальный ремонт, — уже с меньшей заносчивостью, но твердо сказал Крафт.

И вдруг Николая словно подмыло.

— Выйдет! — крикнул он со злой уверенностью. — Инженер Крафт не сделал, а русский студент Колька Бакшанов сделает!

Николай возился со станком весь день. И сделал! Рабочие были в восторге:

— Молодец парень. Утер нос Крафту!

Анна выслушала этот рассказ, задумчиво поводя бровью. С тех пор она больше не смеялась над Николаем.

— Когда мне рассказали о твоем столкновении с Крафтом, я увидела тебя совершенно другим, будто в щелочку я твою душу подсмотрела.

— Ну и… понравилась?

— Понравилась! — ответила она просто.

Вот за эту-то смелость и простоту, за эти синие, чистые, никогда не знавшие лжи глаза и полюбил ее Николай.

Прощаясь с женой перед отправкой поезда с эвакогоспиталем, Николай частил срывающимся голосом:

— Ты знаешь, Анна, мне кажется невероятным, что мы с тобой когда-то были чужими, незнакомыми людьми. Не верится, что мы родились в разных семьях, что было время, когда мы не думали друг о друге…

А глаза его говорили: «Увидимся ли, Анна? Пройдем ли сквозь пургу или затеряемся в жестокой непогоди?..»

Она поцеловала мужа и убежала в вагон. Поезд тронулся. Женщины-врачи и сестры облепили окна, прощаясь с близкими.

…Николай оторвался от своих мыслей и снова взглянул на влюбленную парочку. В трамвае было полутемно. Где-то возле кондуктора слабо светилась тусклая лампочка.

Показались трубы теплоэлектроцентрали. Николай сошел с трамвая и свернул на шоссе, ведущее к заводскому аэродрому. Главный инженер приехал на полчаса позже.

— Я за вами заезжал, Николай Петрович. Мне сказали, что вы ушли к трамваю.

— Извините, Александр Иванович. Я забыл предупредить вас, что люблю ходить пешком, — улыбаясь, ответил Николай.

«Аэродром» — слишком громкое название для этого пустынного поля, зажатого между двумя массивами леса. Здесь стояла большая брезентовая палатка, в которой собирали самолеты, и четыре фанерных самолетных ящика, заменявших служебные помещения. В одном ящике помещались военпреды и бюро цехового контроля, в другом — начальник цеха, в третьем — охрана. Четвертый ящик считался своеобразным клубом. Это было единственное место, где можно было отогреться. Здесь всегда было много народу: то забегут покурить сборщики, то придут отдохнуть и погреться мастера, в ненастную погоду здесь весь день у железной печки сидели летчики и мотористы, сушилась охрана после наряда.

— Виктор Павлович! — обратился главный инженер к начальнику цеха. — Выложите ночной старт. А мы пока погреемся.

В ящике стояла полутьма, и вошедших не заметили. Сборщик Ибрагимов — худенький, чернявый паренек в стеганом пиджаке и брюках, заправленных в большие, не по росту, ботинки, стоял возле печки, держа в руках лист бумаги. Красный свет от открытой топки вырывал из темноты его возбужденное лицо с припухлыми, детскими губами.

— Наша бригада решила именовать себя фронтовой и вызывает на соревнование бригаду Лунина-Кокарева! — громко и взволнованно прочитал Ибрагимов. Стало неожиданно тихо. Только сборщик Корунный из бригады Лунина-Кокарева удивленно протянул: