Анна Лупан - Обрести себя

— Эй вы, оставьте в покое девчат, вода кончилась!

Микандру, утрамбовывая ногами землю вокруг деревца, мягко отозвался:

— Сейчас привезем еще.

Арион про себя выругался.

Около дороги женщины, в том числе и Мадалина с Викторицей, вытряхивали землю из корней саженцев и окунали их в раствор перегноя. Рядом Костика, закутанный в старый платок Викторицы, грыз яблоко. Время от времени Викторица отрывалась от дела, вытирала ему нос, целовала в щечки и спрашивала, испытывая его умственные способности:

— Костика, а ну, скажи-ка маме, как тебя зовут?

Парень не очень торопился с ответом, ему надо было справиться сперва с яблоком. Тогда Викторица оборачивалась к остальным женщинам и, оправдывая его, говорила:

— Такой разбитной парень, такой разбитной, не знаю даже, в кого уродился. Все знает. Только в садик не хочет идти. Вот держится за мой подол, и все. — Она вновь целовала его.

А озорник Костика хитро улыбался, вонзая свои зубки в яблоко и притворяясь, что ничего не понимает. Ему нравилось поле и весь этот шум и гам. Но тут он засунул палец в норку жучка и не смог вытащить его. Тогда он заорал по-настоящему, во весь голос. Однако этот плач, вызывавший дома столпотворение, здесь затерялся в галдеже, криках, смехе, песнях, ругательствах. Ведь известно: не выругаешься — работа не будет спориться. И без разговоров нельзя, в особенности осенью, когда новости плывут косяком. А где еще почесать язык, как не в поле? Тут обычно обсуждают деревенские свадьбы, примиряют женихов с невестами, рассуждают о погоде, толкуют вообще о климате, с которым в последнее время творится что-то странное: где была жара, теперь стоят холода, а в холодных местах сплошное лето. Еще много толков вызвало то, кто поступил в институт, а кто провалился. И еще смеялись, что место, где на Доске почета помещался снимок Лизы Диду, опять пустует и есть подозрение, что фотографию эту спер Корнел, которого в прошлое воскресенье проводили в армию. Еще шутили по поводу Еремии Шпет, которого опозорила жена на всю округу. Арион слушал вполуха, утешаясь мыслью, что его девушки так или иначе устроили свою судьбу, каждая нашла себе место в жизни, и он может спокойно коротать свою старость.

К полудню у его лопаты сломался черенок. Все уже начали обедать, он вскочил в бедарку и направился в стан механизаторов, где надеялся сделать новый черенок, а заодно и заморить червячка. Не мог он жить без горячей пищи, ноги просто подкашивались, пока не поест супчику.

Тодерикэ как раз сварил борщ, заправленный свежими помидорами и сметаной. Попробуешь — покажется, что там варился если не гусак, то уж наверняка селезень. Проголодавшийся Арион незаметно выхлебал одну миску и попросил добавить.

— Тодерикэ, не видать мне внуков, если моя жена варит лучше тебя. У тебя настоящий талант.

— Я, дядя Арион, открою секрет: прежде чем класть помидоры в борщ, их надо немного поджарить.

— Что ты говоришь?! Скажу обязательно Мадалине. Подкинь еще пару черпачков. Можно?

Когда он кончил вторую добавку, в столовую вошла Женя. В руках она несла по связке книг.

— Давненько к нам не заглядывала, дочка. Зазналась или муж не пускает?

Женя положила книги на табуретку, поправила платок на голове, улыбнулась:

— Далеко живем друг от друга.

— Приди навестить хоть мать, если по мне не скучаешь.

Женя взяла кружку, попила воды. Увидев, что он надевает фуражку, быстро спросила:

— Уже уходишь, отец?

— А тебе что-нибудь нужно?

— Да так просто. Но если торопишься…

— Может, деньжонок дать?

— Нет.

— Тогда что? Чего книги с собой таскаешь?

Арион пригляделся к ней и увидел, как она постарела, вокруг глаз легли густые морщины.

— Такая у меня служба, отец.

— А я-то думал, хоть тебе хорошо живется.

Он изо всех сил старался выучить ее, чтобы ей легче доставался кусок хлеба. Значит, зря тащил свой груз, как ишак, зря тратился на нее, если и ей, с ее образованием, нелегко. Женя лукаво улыбнулась, эту улыбку Арион знал с ее детства.

— А это надо еще посмотреть, что ты считаешь хорошей жизнью.

Вот какая она, его дочь, вечно не соглашается с ним, обязательно ей надо поспорить. «Что значит хорошая жизнь», вы слышали! Неужели и на этот счет есть разногласия? А почему бы и нет? Для одного хорошо, когда он спит в тени и бьет баклуши, а другой без дела хиреет. Пойди разберись. Такова жизнь. И все-таки насчет хорошей жизни у Ариона есть своя точка зрения. И тут уже двух мнений быть не может. Не мешало бы об этом услышать и дочери.

— Если ты до сих пор и в этом не разбираешься, то я не знаю, что с тобой делать, — изрек он медленно и значительно, словно произносил проповедь. — Для каждого человека добро одной мерой меряется — это крыша над головой, чистая постель, чтобы отдохнуть, и ломоть хлеба, заработанный в поте лица.

— Тогда можешь считать, что мне живется хорошо, отец. Только это меня мало устраивает. Бедноват твой взгляд на жизнь.

— Разбаловались.

— Я бы не сказала. Просто я жадная, хочу от жизни большего.

— У неблагодарного отнимают и последнее. Не забывай.

— Евангелию меня учишь? Теперь это не в моде.

— Хочу, чтобы ты научилась обуздывать свои желания.

— Ты говоришь, как с амвона.

— Говорю, как моему ребенку.

Если остальные дочери повиновались ему хоть формально, то Женя держалась с ним на равной ноге. Иногда ему даже казалось, что она старается показать свое превосходство в понимании жизни. А этого Арион не мог допустить. Между ними часто бывали стычки, Арион привык к духу противоречия в дочери. Ее дерзость его уже не удивляла. Постепенно между ним и Женей установилось суровое мужское понимание. Она рассказывала ему последние известия (у него не было времени прочитать газеты), комментировала их, рассказывала забавные истории из книг, рассуждала с ним о международном положении. И все-таки на многие вещи они смотрели по-разному.

— Давай провожу до бедарки, — предложила она.

Арион насторожился — что-то у нее на душе есть, это несомненно.

Ветерок, подкравшись, разворошил поредевшую листву ореха, росшего возле стана. На небе появилось несколько пепельных тучек. Стрижи носились над самой землей.

— Испортится погода, — проговорил Арион.

— Вряд ли, — возразила Женя.

— Дождь, конечно, не помешал бы, — продолжал Арион свое.

— Давай посидим немного, — предложила Женя, кивнув на засохший осот.

— Боюсь, что наши уже кончили обед.

— Ничего, успеешь. Садись.

Женя повторила эти слова таким тоном, что они походили на приказ:

— Садись, отец. Давно мы с тобой не толковали по душам.

Из-за горизонта показалось еще несколько тучек, они закрыли солнце, и сразу стало холодно. Кое-где солнце пробивало тучи, но до земли лучи доходили вялые и бессильные. И холмы потихоньку погрузились в сумрак.