Михаил Годенко - Вечный огонь

— Посмотри… — Он коснулся пальцами красного зернистого гранита — огромного куба-постамента, на котором высилась бронзовая скульптура дикого буйного коня и юноши, этого коня укрощающего. На граните заметной выбоиной темнела широкая рваная рана — след разорвавшегося немецкого снаряда. Выше выбоины прикреплена тусклая металлическая пластина, на которой выпуклыми литерами говорилось, что это след войны, след блокадной зимы сорок первого — сорок второго года, когда фашисты вели самый интенсивный обстрел города.

Алла догадывалась, о чем он думал. Потому притихла, стала в сторонку, дожидаясь, пока он окликнет ее. Она знала, что ему сейчас видится. Он уже несколько раз передавал ей рассказ своей матери, тети Серафимы.

Серафима Ильинична как-то поведала сыну о том, что случилось во время одного из артналетов. Снаряд упал на Садовой неподалеку от Гостиного двора. Когда рассеялся дым, люди увидели на месте взрыва чудом выросшего матроса, который поднял с земли расслабленное тельце убитой осколком девочки. Из кулачка ее свисала большая хозяйственная сумка. Видно, выходила девочка покупать хлеб по карточкам, выходила сама, потому что взрослые, ослабев от голода, выйти уже не могли.

Алла силой увлекла его дальше. Держа крепко под руку, болтала без умолку, стараясь растормошить, расшевелить его, заторможенного. Она сама не знала, куда стремится. Поглядывая по сторонам, заметила над широким парадным входом, к которому вели несколько ступенек, афишу кино. Потащила его наверх, купила билеты. Взяв крепко под локоть, направилась в зал. Но он высвободил руку, заявив, что смотреть картину ему неохота. От горькой обиды и бессилия у нее задергались губы. Со злостью порвала билеты на мелкие кусочки, швырнула ему под ноги. Чтобы он не заметил ее слез, повернулась мигом к выходу, застучала каблуками вниз по ступенькам.

Он догнал ее, взял за плечи. Войдя в ближнюю подворотню, они стояли долго молча. Она всхлипывала, то и дело прикладывая платочек к носу. Он тяжело вздыхал, повторял одно и то же:

— Прости.

Алексей Горчилов держал в руках электрофонарь с длинной блестящей ручкой. Осматривая трубопроводы, заметил на одном из них, у колена, возле фланца, узкую трещину, из которой со свистом вырывался перегретый, сухой, невидимый пар. Нижний настил, заметил Алексей, был сырой. Значит, часть воды выбило.

Попытался было наложить на трещину пластырь, достав из ящика, который захватил с собой, необходимые инструменты, старался обжать его зажимом. Не получилось. Пар все равно пробивало. Несколько раз прилаживался накинуть хомуток, но безуспешно. Маска дыхательного аппарата теснила лицо, прорезиненный защитный костюм давил плечи, наподобие того, другого — водолазного, со свинцовыми грузилами на плечах, который как-то испытывал на себе Алексей еще в училище, во время практических занятий.

Он чувствовал, что вся одежда на нем взмокла от пота и костюм не защищает его, а только мешает. Пальцы левой руки начало саднить: видать, обварил их выбивающимся паром. Саднило нестерпимо. Да ко всему еще эта ненавистная маска. Сквозь запотевшие окуляры трудно что разобрать.

Он сначала сбросил с себя маску — испытал облегчение, словно из тесной горячей глубины вынырнул на продуваемую ветром поверхность. Затем дернул шнуровку капюшона. Завязанная бантом, она легко поддалась рывку. Сбил капюшон на плечи, рванул застежку «молнии» вниз — борта разъехались, освобождая его тело из резинового тяжелого плена. Снова попытался наложить пластырь, но не смог: остро болела обваренная паром левая рука, пальцы начали вспухать.

Убедился, что одному не справиться. Придется выходить на волю пока ни с чем, доложить командиру лодки обстановку. А затем, видать, идти снова сюда, прихватив с собой мичмана Макоцвета, взяв также Целовальникова и еще одного-двух человек из трюмных. Ему только что пришло в голову: может быть, врезать в трубопровод вентиль и закачивать через него все время воду? Возможно, это и есть тот последний реальный вариант?!

Алексей Горчилов подал сигнал к выходу. Когда ему открыли дверь и он шатнул из выгородки, все от него отшатнулись в испуге. Никто не мог понять перемену: ведь они его провожали туда экипированным, а появился он раздетым, обожженным.

Командир Мостов, нетерпеливо выслушав доклад, приказал отправить Горчилова в лазарет, к доктору Ковачеву. Ковачев положил его на стерильно белый диванчик, заставил силой выпить спирту. Ватным тампоном обработал пальцы его левой руки, помазал их желтовато-прозрачной мазью, забинтовал руку едва не до локтя. Мостов, сидя возле дивана, задавал Горчилову вопросы:

— Думаешь все-таки поставить вентиль?

— Пока да.

— А потом?

— Надо решить…

— Позовите сюда командира БЧ-5.

Когда в выгородку лазарета вошел круглый, коренастый, невысокого роста капитан третьего ранга, командир сразу же налетел на него с вопросом:

— Что предложишь?

Капитан третьего ранга Шилов уже знал подробности, ему успел все передать Полотеев. У Шилова, видно по всему, созрел свой план, потому, не задумываясь, он ответил Мостову:

— Подключить реактор к общей системе циркуляции.

— Радиоактивность, понимаешь, радиоактивность повысится до невозможного.

— Иного предложить не могу. Не знаю.

— Кто же знает? Кто может ответить?..

Командир посмотрел на доктора Ковачева, будто тот был во всем виноват. И Ковачев спокойно ответил:

— Свяжитесь с базой, попросите академика, посоветуйтесь с ним. Должен что-то ответить.

— Голова, голова, честное слово, голова! — не то искренне, не то с иронией заметил командир лодки. — Давно бы связался, да ведь одно к одному… — Он схватился за подбородок, вторую руку втиснул в карман куртки. — Передатчик неустойчиво работает. Бьются, бьются радисты, но толку пока никакого.

— А иным способом земли не достать?.. — попытался войти в разговор Алексей Горчилов.

Мостов объяснял, словно в чем-то оправдываясь:

— Связались с лодками сопровождения. Они подойдут с часу на час. Одна из них доложила, что удалось вызвать оперативного дежурного по штабу, и оперативный ответил: академик выходит в район аварии на эсминце.

Что-то вдруг ослабло в Алексее, какая-то пьянящая теплота разлилась по телу. Отчего бы такое? То ли от выпитого спирта, то ли от добрых вестей, переданных командиром. Он подумал о том, что как-нибудь надо продержаться до прихода лодок сопровождения, а там и академик подойдет на быстроходном красавце корабле. Он уже мысленно видел, как эскадренный миноносец, покинув залив, дал лево руля, лег на курс. Только пенные буруны поднялись вокруг, вздымаемые бешеным ходом.

Белые, белые буруны…